Въ большой залѣ села Знаменскаго, домъ котораго отличался богатырской постройкой прошлаго столѣтія, былъ накрытъ чайный столъ. Бѣлая, какъ снѣгъ, съ роскошными узорами, скатерть, цвѣты въ богемскихъ розовыхъ вазахъ, серебряный самоваръ и щегольской сервизъ, кофейникъ изящной работы — свидѣтельствовали о роскоши дома. Сарра Филипповна, англичанка, бѣлобрысая, съ длинными зубами, безобразная лицомъ, добродушная и привязанная къ дому, какъ родная, сидѣла за самоваромъ, ожидая хозяевъ. По издавна заведенному порядку вся семья пила чай вмѣстѣ въ девять часовъ; въ ожиданіи отца и матери сходились въ просторную залу дѣти и живущіе и бродили вдоль нея, ожидая хозяевъ. Тутъ были: учитель нѣмецъ, очень солидный, очень неуклюжій и очень аккуратный, но сухой, какъ старый сухарь, одѣтый тщательно, безъ пылинки и безъ складочки на туго-накрахмаленной рубашкѣ; рядомъ съ нимъ, громко разговаривая и неистово махая руками, ходилъ небрежно одѣтый, хотя и въ новое платье, русскій учитель, Степанъ Михайловичъ Казанскій. Волосы его, курчавые, жесткіе, безъ глянца, не поддавались щеткѣ и гребню, и хохлатая голова его вотъ уже семь лѣтъ приводила въ отчаяніе Серафиму Павловну. Напрасно старалась она воспитать Казанскаго; его добродушію, такъ же какъ и его дикости, не было границъ. Онъ былъ столь же добръ, какъ нелѣпъ, столь же грубъ въ словахъ и пріемахъ, сколько нѣженъ сердцемъ, столь же скоръ, сколько постояненъ въ своихъ чувствахъ. Адмирала онъ уважалъ до идолопоклоненія, Серафиму Павловну боготворилъ, о дѣтяхъ и говорить нечего. Онъ вступилъ въ домъ, когда Сережѣ минуло восемь лѣтъ и училъ всѣхъ ихъ и русскому языку, которымъ владѣлъ въ совершенствѣ, и исторіи, и географіи, а мальчиковъ латинскому и греческому языкамъ. Онъ былъ кандидатъ Моск. Университета филологическаго факультета и кандидатъ, извѣстный всѣмъ товарищамъ за трудолюбиваго и несомнѣнно ученаго человѣка. Наука, послѣ семьи Боръ-Раменскихъ, была ему дороже всего на свѣтѣ, и онъ проводилъ свободное время за чтеніемъ классиковъ, которыхъ начитаться не могъ. Ожидая хозяевъ, онъ жарко спорилъ съ Ѳедоромъ Ѳедоровичемъ Штейномъ и доказывалъ ому превосходство славянской расы. Нѣмецъ слушалъ его, улыбаясь скептически, но спокойно, какъ слушаютъ люди пожилые пустую болтовню мальчишки.
Дверь изъ гостиной растворилась, и Серафима Павловна появилась на порогѣ. Мальчики бросились къ ней, подошли и Вѣра съ Глашей, и всѣ они, обступивъ, принялись цѣловать ее. Она сама перецѣловала всѣхъ и два раза поцѣловала голову Вани. она была одѣта просто, но изящно. На маленькой ея головкѣ, на густой каштановой косѣ, заложенной бантами и приколанной черепаховымъ гребнемъ, едва къ ней прикасаясь, надѣтъ былъ кружевной чепчикъ съ голубыми лептами. Бѣлый вышитый гладью, батистовый роскошный капотъ, въ голубыхъ бантахъ, и маленькія туфли, съ такими же голубыми розетками, на маленькихъ ножкахъ, необыкновенно изящно сидѣли на ней. Она была мала ростомъ, худощава, съ тонкой таліей и маленькими бѣлыми, какъ снѣгъ, ручками и небольшими черными глазами. Если бы не тонкія морщины у висковъ, ее можно было бы издали принять за дѣвочку: такъ миніатюрна и изящна была ея фигурка, такъ простъ и изященъ ея нарядъ.