— Смотрите, мама, какая прелестная вещь!
— Не грѣшно вамъ, — сказала Зинаида Львовна съ укоризною. — Она дитя еще, а это вещь дорогая, старинная — и гдѣ вы могли купить такую?
— Развѣ я могъ знать, что Соня пріѣдетъ къ намъ на праздники. Меня изъ затрудненія вывела жена: она достала изъ своей сокровищницы (такъ звалъ адмиралъ шкатулку жены) эту вещицу и подарила мнѣ для Сони. Носи ее всегда и помни насъ обоихъ, — сказалъ адмиралъ Сонѣ съ ласкою въ голосѣ.
— Всегда буду носить и не промѣняю ни на какія драгоцѣнности, — воскликнула Соня.
— Но вы лишили Серафиму Павловну прелестной вещи, — сказала Зинаида Львовна, — а я знаю, она такъ любитъ и такой знатокъ во всякаго рода камняхъ и украшеніяхъ, что никогда, да никогда не даритъ вещей изъ своей шкатулки, а покупаетъ, если желаетъ подарить.
— Это правда, — сказала Серафима Павловна, — но для Сони… мнѣ не жаль.
— И не жалѣй, милая, авось и тебѣ понравится вотъ это взамѣнъ сердечка.
И адмиралъ подалъ женѣ бархатный голубой футляръ съ ея золотомъ вытѣсненнымъ вверху шифромъ.
Серафима Павловна поспѣшно открыла его и ахнула отъ удовольствія. На бѣломъ атласѣ футляра лежала, сіяя камнями, золотая подкова.
— Ну, прочти, — сказалъ адмиралъ, улыбаясь и радуясь радости жены.
— Ахъ, это имя! Камнями имя. Аметистъ — А, nacre — n, topaze — t… Ахъ, понимаю, понимаю: Antoine — твое имя. Какъ это мило, какъ это умно придумано, но тутъ еще стоитъ: Аметистъ — это a, а потомъ: Saphir — S, что же это?
— Не догадываешься?
— Нѣтъ, говори, скажи.
— Antoine à Seraphine! Очень просто.
— Милый, милый, — сказала она нѣжно и по-дѣтски и расцѣловала его.
Пять дней пробыли Ракитины у Боръ-Раменскихъ и остались бы долѣе, если бы не хотѣли возвратиться въ Москву къ Новому году, чтобы провести его въ семьѣ. Они уѣхали, взявъ честное слово съ Боръ-Раменскихъ, что на масленицѣ они всѣ пріѣдутъ въ Москву и останутся по крайней мѣрѣ 2 или 3 недѣли. Это приглашеніе привело въ восторгъ всѣхъ, но явился неожиданный вопросъ, который охладилъ охватившую всѣхъ радость. Адмиралъ отказался ѣхать въ Москву. Онъ говорилъ, что дѣла не позволяютъ ему отлучиться, что онъ не привыкъ и не любитъ жить въ чужихъ домахъ, и просилъ жену не гостить у Ракитиныхъ болѣе недѣли. Она сама поняла, что нельзя ей оставлять больного мужа такъ надолго и ни въ какомъ случаѣ не хотѣла оставить его совсѣмъ одного.
— Кто же изъ дѣтей поѣдетъ со мною, — спросила она у мужа, — потому что я ни за что не оставлю тебя здѣсь одного.
— Дѣти должны это порѣшить между собою; я съ удовольствіемъ отпустилъ бы всѣхъ ихъ; но не считаю деликатнымъ сдѣлать набѣгъ на домъ Ракитиныхъ, прикочевать въ числѣ дюжины лицъ.