— Ну, ужъ и дюжины! сказала Серафима Павловна.
— Сочти; вѣдь ты безъ горничной не поѣдешь?
— Конечно.
— И безъ Сарры Филипповны тоже.
— Само собою разумѣется. Надо же дѣвочкамъ имѣть съ кѣмъ выѣхать. Однѣхъ я ихъ никуда не пущу.
При словѣ: дѣвочекъ Глаша просіяла. Она смертельно боялась, что мать возьметъ Вѣру, а меньшихъ: ее и Ваню оставитъ дома.
— Лакея возьмешь?
— Возьму — мнѣ онъ необходимъ; но онъ можетъ взять комнату въ гостиницѣ.
— Развѣ ты Ракитина не знаешь? онъ ни за что этого не позволитъ. Всѣхъ заберетъ къ себѣ въ домъ и всѣхъ будетъ кормить на убой, угощать на славу. Это уже выходитъ васъ 6 человѣкъ, не считая сыновей; ну, дѣти, какъ хотите, такъ и рѣшайте.
Онъ пошелъ къ себѣ; дѣти вышли въ залу.
— Прошу припомнить, — сказала Глаша торопясь, — что я уже поименована въ ѣдущихъ въ Москву и ни за что, слышите, ни за что не соглашусь остаться здѣсь. Изъ того, что я младшая, не слѣдуетъ, чтобы меня обижали.
— Кто тебя обидитъ! сказалъ Сережа раздражительно.
Ваня взглянулъ на нихъ своими кроткими глазами и сказалъ Глашѣ:
— Никто не помышляетъ обижать тебя; мы еще не объявляли о своихъ желаніяхъ. Мама ѣдетъ, и вамъ, дѣвочкамъ, слѣдуетъ ѣхать съ нею. Папа такъ и понялъ.
— Стало-быть, рѣшено: ѣду я и Вѣра, а вы какъ хотите; мнѣ остальное все равно.
— Я это давно знаю, что тебѣ все равно, — сказалъ Сережа съ сдерживаемымъ гнѣвомъ, — лишь бы ты была довольна, а затѣмъ все и всѣ ни по чемъ! Я однако вижу, что Ваня рѣшилъ за себя и за меня самовольно.
— Я рѣшилъ за себя, — сказалъ Ваня, — я остаюсь съ отцомъ; а ты какъ хочешь.
Сережа молчалъ. Онъ былъ недоволенъ собою. Ему было и горько и больно. Онъ не могъ сразу побѣдить себя — такъ ужъ сильно хотѣлось ему ѣхать въ Москву. За обѣдомъ отецъ спросилъ у дѣтей, какъ они рѣшили; наступило молчаніе. Ваня не хотѣлъ говорить, а Сережа не могъ, не желая выдавать себя. Глаша окинула братьевъ быстрымъ взглядомъ и сказала:
— Рѣшили справедливо. Мѣсто дочерей — при матери: и мы, Вѣра и я, мы поѣдемъ въ Москву съ мама.
— Когда выгодно, такъ съ матерью, а невыгодно, такъ съ отцомъ для компаніи, — пробормоталъ Сережа съ досадой.
— Хорошо, — сказалъ адмиралъ, не обращая вниманія на тихо сказанныя слова Сережи, — стало-быть, со мною останутся сыновья, но, кажется, съ большимъ прискорбіемъ. Они попожертвовали собою.
— Папа, — сказалъ Сережа, — ты не такъ говоришь. Мы не жертвовали собою, остаемся съ удовольствіемъ, если тебѣ это пріятно, но я, конечно, сожалѣю, что не могу ѣхать въ Москву.
— Хорошо, хорошо, я понимаю, — сказалъ адмиралъ съ улыбкой и всталъ изъ-за стола, а за нимъ встали всѣ.