— Лучше не ходите, матушка-барыня, — сказала экономка, — какъ бы не вышло чего?
— Чего же? спросила, недоумѣвая, Серафима Павловна.
— Да невѣжливаго отвѣту адмиралъ не стерпитъ. Развѣ вы не изволите видѣть, что докторъ-то изъ нынѣшнихъ?
— Что вы хотите сказать? я не понимаю слова изъ нынѣшнихъ, — сказала Серафима Павловна.
— Да такихъ развелось теперь не мало, попросту сказать неучей и нахаловъ. Быть можетъ, они свое дѣло и знаютъ, если этого молокососа прислалъ сюда главный докторъ больницы, но онъ не нашего поля ягода.
— Нынѣшнихъ, — повторилъ Сережа, — можно ли, чтобы всѣ нынче были грубы и дурно воспитаны?
— Сохрани Боже! я этого не говорю, — сказала Анна Петровна, — какъ можно всѣ, а есть-таки изъ нихъ и грубіяны и невѣжи. Мнѣ-то какъ не знать? Я долго въ больницѣ кастеляншей служила — насмотрѣлась!
— Вы его слишкомъ скоро судите, — сказалъ Степанъ Михайловичъ, — человѣкъ работалъ весь день, ѣхалъ всю ночь, усталъ, проголодался, что же тутъ грубаго или невоспитаннаго?
— Видна птица по полету! сказала Анна Петровна. — Съ нашимъ адмираломъ говоритъ какъ съ своимъ братомъ, а ужъ нашъ баринъ, окромя что нѣтъ его почтеннѣе, человѣкъ заслуженный, израненный, Георгій на шеѣ, севастопольскій герой, а онъ къ нему неглижа.
Всѣ дѣти засмѣялись.
— Что смѣетесь, правда истинная!
— Что смѣетесь, братъ боленъ! воскликнули въ одинъ голосъ и Серафима Павловна и обиженная экономка.
Дверь изъ кабинета растворилась, и въ дверяхъ показался адмиралъ.
— Ну, что? спросила у него жена. I
— Ничего, кромѣ того, что это докторъ новаго пошиба, Америка!
— Какъ? Изъ Америки пріѣхалъ? спросила Серафим Павловна съ удивленіемъ.
— Нѣтъ, а только грубъ, какъ неотесанный американец или первобытный чистокровный краснокожій, да и то говорятъ, что индѣйцы, по-своему, очень вѣжливы.
— Но чтò онъ сказалъ о Ванѣ?
— Ничего. Говоритъ: увидимъ, опредѣлить съ достовѣрностью не могу, но прописалъ микстуру и приказалъ продолжать компрессы.
Въ эту минуту изъ кабинета вышелъ докторъ.
— Ну-съ, — протянулъ онъ въ дверяхъ, не обращаясь ни къ кому въ особенности, — мнѣ пора въ путь.
Сейчасъ заложатъ лошадей, — сказалъ вѣжливо Сережа.
— Да, молодой юноша, потрудитесь поторопить.
Сережа выбѣжалъ въ переднюю, а Серафима Павловна, видимо, осиливая свое непріязненное къ доктору чувство, подошла къ нему и, глядя на него умоляющими глазами, въ которыхъ выражались и страхъ и скорбь, сказала неровнымъ, дрожавшимъ голосомъ:
— Докторъ, умоляю васъ, скажите, какъ вы находите моего сына. Онъ въ опасности? Правду, прошу васъ!
Докторъ смотрѣлъ холодно, взглянулъ на нее почти высокомѣрно и отвѣчалъ отрывисто: