— А я всякій день хлопоталъ по вашимъ дѣламъ. Карета будетъ готова черезъ недѣлю, такъ что и выѣхать можете тотчасъ; она немного тяжела, но до Варшавы шоссе, слѣдовательно, это ничего не значитъ. Важи отличные, я посылаю ихъ завтра въ Знаменское; въ нихъ можно уложить два десятка платьевъ. Карета просторная. Ваню можно уложить во всю длину; сзади за каретой колясочка для горничной, и пожалуй для двухъ, на козлахъ лакей; до Варшавы лишь доѣхать.
— И до границы, — добавила Зинаида Львовна, — а тамъ уже желѣзныя дороги.
— До Варшавы путь не близкій — слякоть и сырость… Дней 9 проѣдете съ больнымъ.
Адмиралъ, до тѣхъ поръ молчавшій, собрался съ духомъ и сказалъ глухо:
— Мы никуда не поѣдемъ. Ваня не хочетъ ѣхать; просилъ меня оставить его умереть спокойно въ родномъ гнѣздѣ.
— Фантазія больного! сказала Зинаида Львовна поспѣшно. — По-моему, его надо скорѣе везти, и не на югъ Франціи, а на Мадеру.
— Нѣтъ, — сказалъ адмиралъ, оправившись и собравшись съ силами, — сынъ мой знаетъ, что онъ умираетъ, что ничто не спасетъ его. Докторъ говоритъ то же. Спасенія нѣтъ. Я пріѣхалъ за Соней. Мой бѣдный мальчикъ проситъ пожить съ ней напослѣдяхъ. Его дни сочтены. Онъ бы желалъ видѣть ее. Вы не захотите отказать умира…
Адмиралъ не могъ договорить, голосъ его оборвался, и губы дрогнули. Онъ проглотилъ душившее его рыданіе.
— Что вы, Богъ съ вами, Господь васъ помилуй! закричалъ Ракитинъ во весь свой голосъ и хотѣлъ что-то добавить, но жена сдѣлала ему знакъ, и онъ умолкъ.
— Когда вы ѣдете назадъ къ себѣ? спросила она. Сейчасъ, сію минуту. Я уже послалъ за почтовыми; мои лошади измучены, я гналъ ихъ по невозможной дорогѣ; но я и въ возкѣ Соню не застужу, не бойтесь.
— Ничего мы не боимся. Соня, Соня! закричалъ Ракитинъ, — Соня, поди сюда!
— Не говорите ей вдругъ, сразу, — сказалъ ему адмиралъ.
— Конечно, не скажу.
Соня влетѣла въ комнату розовая, нарядная и, увидѣвъ адмирала, всплеснула руками и съ восклицаніемъ:
— Ахъ! дядя! Это вы! бросилась ему на шею.
— Ваня прислалъ меня за тобою, — сказалъ ей адмиралъ цѣлуя ce: — онъ по тебѣ соскучился.
— Поди, соберись скорѣе, — сказалъ дочери Ракитинъ и прибавилъ, принужденно улыбаясь: — видишь, честь какая! Самъ его превосходительство пожаловалъ, чтобы увезти тебя къ себѣ.
Шутка звучала однако печально.
Соня взглянула на адмирала, на мать, на отца своимъ умнымъ, проницательнымъ взоромъ, и мгновенно глаза ея наполнились слезами.
— Ему хуже? сказала она.
— Нѣтъ, нѣтъ, не хуже, — воскликнулъ Ракитинъ съ поспѣшностію и тревогою. — Даже немного лучше, но онъ скучаетъ и проситъ, чтобы ты пріѣхала.