Он говорил о том, как противоположности могут быть совершенно идентичны, как в природе они могут являться вовсе не противоположностями и как им суждено принимать участие в разных реакциях. Все это никоим образом не походило на архисложные уравнения, в которых числа стояли в таких высоких степенях, что порой мне становилось жаль свой собственный калькулятор, и над которыми нам приходилось ломать мозг на углубленном курсе общей химии. Здесь не было никакой математики – лишь теории и объяснения того, почему реакции протекают именно так и почему молекулы рассматривают в трехмерном пространстве. Я, конечно, не все понял, но то, что понял, меня сильно заинтересовало.
Когда лекция подошла к концу, Кэссиди развернулась ко мне. Между ее бровей пролегла морщинка.
– Прости, что я перепутала аудитории, – извинилась она.
– О чем ты! Лекция была потрясающей.
Никогда раньше я не покидал занятие с бешеной работой мыслей, лихорадочно обдумывая порцию новых знаний, и мне хотелось как можно дольше наслаждаться этим ощущением. Мой разум словно осознал вдруг, насколько мир многогранен и сколько еще всего можно увидеть, узнать и сделать. Впервые я подумал, что, возможно, в университете все действительно будет не так, как в школе, что занятия будут стоящими и познавательными.
Кэссиди расхохоталась.
– Чего? – спросил я, слегка раздосадованный тем, что она прервала мой словленный личный дзен.
– Никому не нравится органическая химия. Это же самый ужасный предмет, который приходится изучать студентам-медикам.
– Может, она мне потому и понравилась, что я не собираюсь поступать на медицинский?
– Ну да, ты же у нас собираешься стать сельхозрабочим, – закатила глаза Кэссиди.
– Естественно. Мне по вкусу сезонный график работы. Я называю его Весенним Сбором Остатков Урожая.
Кэссиди треснула меня тетрадкой.
После навевающей скуку лекции по философии, посвященной какому-то консеквенциализму, мы отправились обратно в городской центр. Настал полдень, и солнце жарило хоть куда. Небеса, кристально-голубые утром, посветлели и поменяли свой оттенок на серовато-белый.
Я снял рубашку, надетую поверх футболки на случай, если у нас с Кэссиди все-таки свидание.
Пронаблюдав за тем, как я сунул рубашку в рюкзак, Кэссиди спросила:
– Что с твоим запястьем?
– Ничего. Обычный бандаж. – В объяснения вдаваться не хотелось.
– Эдакий новомодный аксессуар для спортсменов? – поддразнила она меня, сдвинула солнцезащитные очки на макушку и посерьезнела. – Ты поэтому всегда носишь вещи с длинным рукавом?
– Нет, я всегда ношу вещи с длинным рукавом, потому что у спортсменов так модно, – насмешливо ответил я.