В церкви было темно и пусто, но с замком он справился сразу. При этом не почувствовал, будто совершил грех: на дверях храма не должно быть замков. Обитель Господа должна быть всегда открыта для всех: для тех, кто в беде, для тех, кто в Нем нуждается, для тех, кто в Него верит.
Он зажег четыре свечи — по одной за каждую из женщин, которых спас, и одну — за ту, которую не смог спасти.
Опустившись на колени, он принялся молиться, молиться истово.
Размышляя о своей миссии, временами он начинал сомневаться. Жизнь — священный дар. Он взял три человеческие жизни и знал, что мир считает его монстром.
Если бы люди, с которыми он сталкивается, знали, что движет им, они наверняка подвергли бы его остракизму, возненавидели, посадили в тюрьму. А может… пожалели бы…
Но плоть бренна. А жизнь священна только потому, что существует душа. Вот их-то он и спасает, эти души. И должен спасать их далее, пока не сравняется счет. Сомнение само по себе есть грех.
Если бы можно было с кем-нибудь поговорить! Если бы кто-то смог понять его, дать покой его душе… Чувство страшной безысходности сковало его. Достаточно сдаться — и наступит облегчение. Но нет такого человека, кому он смог бы довериться. Не с кем разделить это бремя. Когда Голос безмолвствует, он пребывает в одиночестве.
Он потерял Лауру. Она ушла и взяла с собой частицу его самого, лучшую частицу. Порой, когда было темно и тихо, он видел ее. Она больше не смеялась. Лицо его стало бледным и искаженным от боли. Сколько ни зажигай свечей в пустых церквах, — эту боль, или, вернее, грех, не унять.
Сейчас она во тьме, ждет. И только когда его миссия будет завершена, будет свободной.
Запах поминальных свечей, тишина церкви, тени статуй — все это немного успокоило его. Здесь он может обрести надежду и место, где преклонить колени. Его всегда воодушевляли религиозная символика и ощущение края, границы.
Почти пригнувшись головой к скамье, он стал молиться еще истовее. Как его учили, он молился о милосердии Господнем в испытаниях, которые были еще впереди.
Свечи отбрасывали колеблющиеся тени на его белый воротник. Он поднялся с колен, задул свечи, и церковь опять погрузилась во мрак.