«Кто-нибудь из пациентов», — подумала Тэсс. Но ведь она никому не дает своего домашнего адреса. Репортер? При этой мысли ей стало легче. Да, наверное, репортер надеется узнать что-то новое об этом деле.
«В два часа ночи?» — Тэсс опустила шторы.
Да нет, ерунда, убеждала она себя. Почему она решила, что он заглядывает именно в ее окно? На улице темно, она устала. Просто кто-то ловит такси или…
Нет, не в этом районе. Она опять потянулась к шторе, но не смогла заставить себя отдернуть ее.
Очередной удар близок… Может быть, именно эта мысль преследует ее, именно поэтому ей так страшно? Он испытывает боль, его постоянно что-то гнетет, у него есть миссия. Объекты его нападения — блондинки под тридцать, от маленького до среднего роста.
Она приложила руку к горлу.
Довольно! Тэсс взялась за край занавески. «С такого рода паранойей справиться нетрудно», — убеждала она себя. Никто за ней не охотится, кроме помешанного на сексе психоаналитика и стайки голодных репортеров. Она просто устала, заработалась, вот ей и лезет в голову всякая всячина. Пора сказать себе, что уже ночь, налить в стакан немного охлажденного белого вина, включить стереомузы-ку и приготовить горячую пенную ванну.
Дрожащими руками она отодвинула штору. На улице никого не было. Опуская штору, Тэсс подумала, что ей легче от этого не стало.
Она смотрела на него. Непонятно как, но он почувствовал это, понял в тот самый момент, когда ее глаза остановились на нем. И что же она увидела? Что спасение близко?
Слегка постанывая от боли, он вошел в свою квартиру. В коридоре было темно. Никто не видел ни как он уходил, ни как возвращался. Да и лица его она не разглядела — об этом можно не беспокоиться. Было слишком темно и далеко. Но быть может, она почувствовала боль?
Зачем он пошел туда? Он снял пальто, оно соскользнуло на пол. Завтра он аккуратно повесит его и уберет, как обычно, квартиру, но сейчас боль слишком сильна, чтобы думать о чем бы то ни было.
Господь всегда испытывает праведных!
Он отыскал флакон эсфедрина и разжевал две таблетки, с облегчением ощутив их сухой, горьковатый вкус. Подводило живот, к горлу подступала тошнота — теперь так бывает каждый вечер и не проходит до утра. Последнее время он употреблял таблетки, лишь бы не свалиться с ног.
Зачем он пошел туда?
Может, он сходит с ума? Или все это — чистое безумие? Он вытянул руку и увидел в темноте свои дрожащие пальцы. Ему нужно взять себя в руки, иначе все выйдет наружу. В эмалированной поверхности плиты, которую, как его учили, он всегда держал в идеальной чистоте, отразилось его измученное лицо, под ним белел ворот рясы. Если бы его кто-нибудь увидел сейчас в таком виде, все стало бы ясно. А может, было бы лучше? Тогда можно было бы отдохнуть и забыть обо всем.