Он почувствовал резкую боль в затылке.
Нет, нельзя отдыхать, нельзя забывать! Ради Лауры он обязан завершить начатую миссию, чтобы перед глазами ее наконец зажегся свет. Разве не его она просила, разве не его умоляла получить У Бога прощение?
Суд над Лаурой свершился быстро и безжалостно. Он проклинал Бога, он утратил веру, но ничего не забыл. И вот теперь, много лет спустя, прозвучал Голос и указал дорогу к ее спасению. Возможно, ей придется умирать многократно, умирать в других, но всякий раз это будет происходить быстро, всякий раз будут отпускаться грехи. Скоро все будет кончено — для всех.
Он прошел в спальню и зажег свечи. На окантованной фотографии женщины, которую он потерял, и на фотографиях тех, кого он убил, заплясали огоньки. Под черными четками лежала аккуратно вырезанная из газеты фотография доктора Терезы Курт.
Он прочитал, как учили, молитву на латыни.
Бен принес ей желтовато-красный леденец, который можно сосать целый день. Тэсс взяла его, внимательно рассмотрела и покачала головой:
— Да, детектив, надо отдать вам должное: вы умеете поразить женщину. Большинство мужчин принесли бы шоколад.
— Слишком тривиально. К тому же я подумал, что вы, возможно, привыкли к швейцарскому, а я… — Он замолчал, сообразив, что начинает говорить ерунду. Тэсс, прижав леденец к губам, насмешливо посматривала на Бена. — Сегодня вы выглядите по-другому.
— Да? Как именно?
— Волосы у вас распущены. — Бену захотелось потрогать их, но он остановил себя, зная, что еще не пришло время для этой вольности. — И на вас нет костюма.
Тэсс мельком посмотрела на свои шерстяные брюки и свободный свитер:
— Обычно я не надеваю костюм, когда иду на фильм ужасов, да еще на сдвоенный сеанс.
— И вы совсем не похожи на психиатра.
— Похожа, просто мой вид не совпадает с вашими представлениями о психиатре. — Он все-таки слегка прикоснулся к ее волосам. Ей это понравилось: прикосновение было дружеским и осторожным.
— А вы никогда в него и не вписывались.
Постояв минуту и приведя свои мысли в порядок. Тэсс положила леденец на стол, рядом с блюдом дрезденского фарфора, и пошла к шкафу за курткой.
— Ну, и каково же оно, это ваше представление?
— Некто бледный, худой и лысый…
— Гм…
Куртка была из мягкой, как шелк, замши. Он помог ей одеться.
— И пахнет от вас тоже не как от психиатра.
— А чем пахнут психиатры? — Тэсс улыбнулась. — Или мне этого не следует знать?
— Мятой или кремом после бритья.
— Весьма своеобразный запах. — Тэсс повернулась к нему.
— Да. У вас волосы зацепились.
Бен сунул руку под воротник ее куртки, высвобождая зацепившуюся прядь. Почти неосознанно он прижал Тэсс к дверце шкафа. Она вскинула голову, и он увидел в ее глазах уже знакомое ему настороженное выражение. Косметики на ней почти не было: добропорядочный, безлично-приветливый вид, обычно свойственный ей, сменился на какой-то мягкий, податливый. Эта перемена, несомненно, должна была бы показаться мужчине многозначительной. Бен знал, что ему нужно, и с удовольствием ощутил острый прилив желания. Насколько острый — иное дело. Когда сильно желание и ждать невтерпеж, лучше положиться на ход событий, развивающихся своим чередом.