Так же, наугад, я решил забросить еще одну наживку:
– Не в курсе, Садух сейчас в Саэмдиле?
– Откуда мне знать? – насторожился Маатах.
Я сделал вид, что так и должно быть, ухмыльнулся:
– А вдруг знаешь? Проверка – ты уж извини.
Потратив еще какое-то время на суету с продовольствием – набрали целый мешок, чем, похоже, немало удивили кладовщика – мы отошли от причала и направились обратно наверх, к базе.
Ощутимо темнело, и я опасался, что, пока дойдем, стемнеет совершенно. К счастью, я захватил с Земли маленький, но мощный фонарик, и была надежда, что, если что, то мы хотя бы сможем пристать к берегу без приключений. Какое-то время молчали, поглощенные едой.
На ближайшем перекате, пока я, выбравшись из лодки, брел в воде, борясь с неожиданно сильным течением, Ана вдруг произнесла:
– Папа жив. Мы должны добраться до него.
Я приостановился, но лодка, влекомая магическим движителем, останавливаться не собиралась, и мне пришлось ускорить шаг, оскальзываясь на камнях. Наконец, выбравшись с переката, я забрался в лодку и с наслаждением вытянул мокрые избитые ноги:
– А где эта скала?
– Это на север от устья Дона – довольно далеко. Я там родилась, – и после паузы: – Между прочим, эта скала – остатки строения древних. Интересно, что скажешь ты, когда это увидишь.
– Поживем – увидим, – я вздохнул. – Думаю, без самолета нам не обойтись.
Девушка помолчала, потом произнесла задумчиво:
– Может быть. Только его надо привести в порядок. И еще, я не представляю, как мы будем летать ночью.
Я пожал плечами:
– Полетим днем. Останавливаться будем в стороне от людей. Но, в любом случае, я уверен, нас заметят, – заулыбался. – Зато, не догонят. Считай, что этот полет над всем Мау будет как объявление войны!
В сумерках я не видел ее лица, но, похоже, она пристально разглядывала меня:
– Не боишься войны?
Я вновь пожал плечами:
– Не знаю. Сейчас я точно ничего не боюсь, – подумав, тихо добавил – – Кроме лап скелле.
Три дня мы провели на базе. В домике, где раньше обитал Курт, нашлись остатки полотна, которым раньше был оклеен наш самолет. Два больших рулона почти истлели снаружи и по краям – видимо, поэтому на них никто не позарился, а может быть, на базе просто никого не было с тех пор, как ее оставили хозяева. Почти все время я провозился, восстанавливая обводы летательного аппарата. На старом складе обнаружилась большая бочка со смолой. Когда я вскрыл ее, то обнаружил затвердевший пластик и решил, то смола полностью полимеризировалась. С досадой пнув ее ногой, я услышал, как внутри плеснулась жидкость, и пятнадцать минут спустя Ана обнаружила меня стоящим посреди обломков разгромленной деревянной бочки, любующимся творением случая – пластиковой полупрозрачной канистрой, с мельчайшими деталями воспроизводящей деревянный шаблон, в которой плескалась уцелевшая смола. Аккуратно срезав пластик с отпечатка затычки, я стал обладателем шикарной тары и вполне годного содержимого. Для застывания смолы необходимо было испарение какого-то растворителя, который в ней содержался. Слоя пластика в полтора сантиметра вполне хватило, чтобы прервать этот процесс. Уцелевшую смолу я использовал для покрытия полотна, которое натянул на каркас самолета и которое, как показало время, оказалось самым ненадежным элементом конструкции. Ана принимала самое непосредственное участие в восстановлении оболочки – пользуясь своим даром, она прогревала нанесенную смолу, от чего та застывала почти мгновенно.