— Ну? Как прошло? — спросил я, пряча в горле гомерический хохот.
— Да эт-самое… Нормально. Всё идёт по плану. Считаю, начало положено, так-скать, — весело ответил Болотов и ретировался, беззаботно насвистывая какой-то военный марш. Подозреваю, что его благостное расположение духа было наигранным, потому что такой адской муштры, которую он устроил для своих бойцов чуть позже, еще не видел военно-тараканий мир.
А еще были учебно-боевые тревоги. Втайне от личного состава мы договорились с Болотовым, что раз в неделю я буду неожиданно являться на кухню и включать свет. Первая же тревога прошла отвратительно — разведрота не уложилась в норматив по эвакуации в щели. Болотов рассвирепел:
— Вы, скоты поганые, у меня хрен заснёте, пока я на секундомере 0:15 не увижу! Всем понятно, эт-самое?! Марш на исходные!
Когда я щёлкнул выключателем в девятый раз, настала Дюйкина очередь свирепствовать. Она как раз печатала электронную книгу для «ЛитРеса», а потенциально уморительная глава про комара, который набивал ей татуху черникой, совершенно не шла.
— Вы угомонитесь когда-нибудь или нет? — орала она, стуча каблуком по «1» для пробуждения ноута. — У меня уже эпилепсия, мля, развивается от вашей светомузыки!!
Болотов пробурчал своим «отбой», а я отнёс Дюйку вместе с ноутом и кактусом в свою комнату.
— Ночуй здесь. И никто никому не будет мешать.
Я очень гордился своим мудрым решением. Которое оказалось провальней некуда. Дюйка махнула рукой на муки творчества и удалилась спать в кактус, который вскоре затрясло от моего громоподобного храпа. Чтобы его заглушить, Дюйка на всю катушку врубила «Сплин». Видимо, храп и «Сплин» вошли в резонанс, от чего кактусовый цветок-крыльцо треснул и обрушился в горшковый чернозём.
— Верни меня обратно на кухню… — слабо простонала она мне утром, рассматривая в маленьком зеркале лопнувший глазной сосуд. — Легче выносить сотню мелких идиотов, чем одного огромного!
Вечером Дюйка встретила меня на кухне в хорошем настроении.
— Спасибо, что починил. Первый нерукожоп, с которым я живу, — промурлыкала она, стоя на свежевозведенном крыльце. Цветок поддерживала ладно сбитая конструкция из зубочисток и обожженной жвачки. В пивных крышках, вдавленных в землю, колосились разбитые клумбы, меж которых петляли вымощенные разноцветным стеклом дорожки.
— Не за что, конечно, но это не я, — ответил я.
— А кто? — изумилась Дюйка и посмотрела на пол, где Болотов усиленно делал вид, что занимается строевой подготовкой и ничто в этом мире его больше в данный момент не интересует. Дюйка, разумеется, этому актёрскому этюду не поверила, переоделась во вселенское презрение и нарочито громко заговорила: