— Может быть, они адресованы тебе, то есть потомку?
Я приоткрыл рот, вытаращившись на стопку в руках у Славы.
Неужели он обнаружил письма, в которых дед описал произошедшее? Да, оставить их было бы логично. Так, я призвал себя успокоиться и перестать гадать. Я даже шага не сделал. Оцепенел. Если бы Слава не заглянул в духовку, я бы ушёл отсюда ни с чем. Вместо того, чтобы выхватить у него письма, я обнял его самого, прижав протянутую руку со стопкой к его груди. Письма никуда не денутся. Не теперь. И благодарить надо Славу. Моего гида!
Он от неожиданности оступился, раскрошив под подошвой стекло.
Но я продолжал жаться ближе, сцепив руки на спине.
— М-м-м, Саша? — тихо позвал Слава. — У тебя всё хорошо?
Я сделал шаг назад, не отрывая рук от его плеч.
— Конечно! Все прекрасно. Но как удачно ты заглянул в ту печку, потому что я туда заглядывать не собирался. То есть я мог облажаться, хотя вот они письма… А я припёрся сюда ради них, но если бы не ты… Одним словом, спасибо!
— Я понял и… Принимаю твою благодарность, только отпусти, — он хлопнул меня по запястью и отстранился, после того, как я ослабил хватку.
— Да, конечно.
На бледных щеках Славы проступил румянец, я заметил это, забирая у него письма.
— Но ты не имеешь права вывозить их из зоны. Так что… придётся читать здесь.
Я присел на подоконник, положил стопку рядом, оставив в руках одно письмо. Я посчитал до трёх, прежде чем углубиться в историю. На бумаге остались разводы, грязь и пятно от жирной еды. Развернув его, я тут же узнал почерк деда, прочитал первую строчку и нервно рассмеялся.
«Дорогая, Люба»?
— Оно адресовано... Не мне, — произнес я вслух.
— А кому?
— Любе, — вяло ответил я. Мой взгляд скользил по исписанному листку. «Ни дня без тебя прожить не могу», «хотел бы поговорить с тобой», «уверен, наступит время, когда между нами не будет никаких преград». — Это… любовное послание. Писал мой дед, я узнаю почерк, но остальное…
— А другие письма?
— Нет, это не те письма, здесь личное.
Без особого энтузиазма я открыл следующее, «Милая моя Люба! Я хочу показать тебе весь мир!», последнее в пачке, «Дорогая Любовь. Ты можешь на меня положиться, всегда!» и отбросил их на стол. Даже слишком небрежно, как для писем, написанных дедом. Что ж, в дневнике он описывал личную драму? Ни больше ни меньше. Наверняка, после эвакуации он не видел эту Любу, поэтому и написал, что оставил её в Припяти. Я почти поверил в это. Но вспомнил, что дед написал ту страницу не после эвакуации, а в Припяти. Ещё до того, как покинул город, он с чем-то попрощался.