Мы почти добрались до первого КПП, и, пока сопровождающие хлопотали над стопками пропусков, я, полулёжа на сиденье, думал о Припяти.
Ехать оставалось минут тридцать от силы. А потом «Добро пожаловать» в мёртвый, заражённый радионуклидами город, чувствуйте себя как дома.
Выдохнув, я прижался лбом к тёплому стеклу.
Говорят, первое впечатление стереть из памяти невозможно. Оно отложится на полке в сознании и останется там, даже если человек прикроет его покрывалом новых выводов. Так со мной и случилось. Дед эвакуировался из Припяти вместе с остальными в восемьдесят шестом. Лет десять он мотался по госпиталям и больницам из-за облучения. Потом, вернувшись к нам, ещё столько же хранил молчание, пока наконец не начал рассказывать.
Я помню наш первый разговор чётко, будто он вчера вечером разложил на столе потрёпанные тетради, а я уселся на табуретку и положил ладони на замасленную клеёнку. Моё первое впечатление о Припяти сложилось из его историй. Живых, эмоциональных, наполненных горечью и привкусом металла на языке. Я почти чувствовал его у себя во рту, рисовал Чернобыль в огне и поджимал пальцы на ногах от волнения.
Мне исполнилось девять, и я принимал его воспоминания за чистую монету.
«С городом что-то не то. Люди дохли как мухи ещё до Чернобыля. В иной день и дышать не хотелось. А сколько ребят уехало, знаешь?» — спрашивал он.
И я начинал гадать! А вдруг кто-то навёл на жителей города порчу (тогда по телевизору как раз выходила «Битва экстрасенсов», и она здорово ударила мне по мозгам). А может, в подвальчиках завелась стая оборотней? Или привидения распугивают народ, внушая им страх и панику? Я аж щеки надул от внутреннего самодовольства, дед не махнул на меня рукой, мол, детские бредни, выслушал.
«В одном я точно уверен. У этого города плохой дух», — продолжил он, указав пальцем на потолок.
Дед считал, что везде есть такие духи. И в Киеве, и в Чернигове, и в Минске. Куда бы ты ни приехал, обязательно встретишь незримого хозяина города, почувствуешь его через атмосферу, ауру, характер. Если дух благой, то и город будет благоустроенным, а там, где правят лихие — хорошему места нет. Мрак, болезни, уныние… Дед умер в две тысячи пятнадцатом, я вырос, поступил в университет. Но всё ещё верил: с Припятью не всё так просто.
Что бы сказал дедушка, узнай, что я отправился в зону из-за него?
— Держи пропуск, — Слава прервал мои раздумья, швырнул кусок картонки мне на колени. — И приготовь паспорт, уже подъезжаем.
