Вот видишь? Пробел.
Одни пробелы порождают другие.
Пробелы ведут к череде “может быть”.
К примеру: может быть, Деклану Палмеру незачем было признаваться, за что он уволил моего отца, ведь в полиции ни разу и не спросили о Еве Килтер. Может быть, он действовал в интересах проекта. Или в своих личных интересах. Может быть, он щадил репутацию Евы. Может быть, он говорил правду. Может быть, за столько лет я забыл, что говорила в машине Хлоя. Может быть, по прихоти памяти в моей картине событий откуда-то взялась Ева Килтер. Может быть, мне больше не стоит полагаться на свою память. Может быть, и тебе не стоит ей доверять.
Видишь?
Потому я вынужден усомниться и во многом другом. Взять, к примеру, документы, переданные в суд. Дело о разводе, составленное маминым адвокатом за четыре месяца до нашей поездки. Предупреждения о выселении, найденные по последнему официальному адресу отца, с требованием заплатить за квартиру. Документы о передаче собственности на дедушкину ферму посторонним людям. Дедушкино завещание, откуда имя Фрэнсиса Хардести было вычеркнуто в 1990-м. Письмо врача, наблюдавшего моего отца: “Здоровье мистера Хардести было в полном порядке, но состояние духа угнетенное”.
Все вместе они весьма убедительны. И указывают на его мотивы. И все же его натура не исчерпывается этими фактами, они не вяжутся с тем человеком, которого я знал, с его хладнокровием по пути на ферму, с его непоколебимым спокойствием на стоянке, когда он держал в руке обойный нож.
Еще одна странность: когда судмедэксперты исследовали содержимое пластиковых бутылок, найденных у него в машине, в одной оказалась смесь хлорки с ацетоном – самодельный хлороформ; это его, по заключению токсикологов, вдыхали мой дедушка и Кью-Си. Когда именно решил он приготовить эту смесь? Когда мама подала на развод или еще раньше? Когда дедушка продал ферму? Когда мы ночевали в Ротвелле, в “Белом дубе”? В день, когда он заехал за мной? Или он всегда держал эту жидкость в машине в качестве растворителя?
Если верить заключению коронера, на убийства отец пошел из мести, ревности, унижения. Разлука с женой и сыном, бесконечные долги, несбывшиеся надежды, разлад в отношениях толкнули его – цитирую – “к краю пропасти, а потом и за край”. Только я не верю, что его преступления порождены были накопившимся гневом и ударами судьбы. Думаю, его злодеяния родились вместе с ним. Полагаю, все неудачи служили ему лишь отговорками – разрешением на беззакония, которое он приберегал на будущее.
⇒
Точно так же неверно думать, будто жизнь Хлои Каргилл сводится к газетной хронике. С тем же успехом могли бы напечатать ее резюме. Двадцать шесть лет, ассистент художника по гриму (работы: “Кудесница”, “Одиночки”, “Дембеля”, “Счастливчик”). Выпускница школы Падси-Грейнджфилд. Член клуба любителей бега. Рост метр шестьдесят, глаза голубые, волосы каштановые, группа крови четвертая. Если верить желтой прессе, у них с отцом была “роковая страсть”, “связь, державшаяся на сексе”, “бурный роман длиною в пять месяцев”. Неужели это все, что можно сказать о ней? Почему-то я ожидал большего от теленовостей. Две недели по всем каналам обсуждали преступления моего отца, все это время смаковали и Хлою – одно и то же, по кругу. Жизнь ее представала в виде графиков, пунктов. Показывали слайды, где она живая, счастливая; один снимок я узнал – видел на стене у нее в туалете. Иной раз репортер рассказывал о ней, сгущая краски, – стоял в полутьме на Викаридж-лейн, с микрофоном, с развевающимися на ветру волосами. Иногда имя ее мелькало в комментариях к нарезке кадров: трепещущая желтая лента – фасад ее дома – полицейские в штатском – придорожная стоянка – пепельница – въезд на ферму – поле в Одлеме, с палаткой коронера. Снова и снова крутили интервью с ее убитыми горем родителями на крыльце здания суда, после слушания. Устраивали в студии краткие беседы с криминалистами и другими экспертами, с безутешными друзьями и коллегами Хлои – гримершей из одного сериала, где они вместе работали; товарищем по беговому клубу; бывшей одноклассницей. Я только сейчас понял, что о жизни Хлои знаю ровно столько, сколько мне положено, а большего не заслуживаю. Те несколько часов, проведенные с нею в машине, принадлежат мне по праву и останутся со мной навсегда. Остальное – для ее близких.