Маминых дневников, что вела она с одиннадцати до восемнадцати лет, в камере хранения нет – они у меня дома, в сейфе, там же, где ее драгоценности и другие вещи. Их нашли на чердаке у бабушки с дедушкой, когда освобождали их дом, – шесть пухлых тетрадок с мамиными мыслями, в стареньком рюкзаке, вместе с ее школьными папками. А здесь я храню фотокопии. Седьмого января 1983-го она писала: “Фрэнсис ворчит, дескать, слишком много времени я трачу на дневник, считает это ребячеством – ха-ха-ха! Говорит, это все равно что иметь воображаемого друга. Вечно ты, мол, ноешь, что ничего не успеваешь, а в книжице царапать ты время находишь! Я ему в ответ: глупо ревновать к дневнику, а он: глупо столько времени тратить на разговоры с собой, – вот и разругались мы с ним, как два дурака. Так и не помирились как следует. Я обещала писать поменьше, лишь бы он замолчал, но на самом деле не знаю”. Последняя запись – от одиннадцатого февраля того же года – сухой отчет о скучной рабочей пятнице и планы на выходные: очередная поездка в корнуолльский кемпинг, под дождем. На последних страницах ни слова ни о задержке, ни о беременности – записи обрываются. Но о причинах догадаться нетрудно – простая арифметика.
Перечитав все ее дневники, я задумался о тебе. Прошлым летом, в июне, когда я брал на неделю больничный, соврав начальству, что играл в сквош и разбил лицо, на меня навалилась тоска. Как ни старалась Элиша меня поддержать, я был выбит из привычной колеи: не надо ходить на работу, не спрячешься под крылышко ВСК. К среде я уже места себе не находил от безделья, все мне было в тягость. Когда Элиша ушла в магазин, я достал из сейфа дневники. Хотелось вновь услышать мамин голос – память его искажает, а в дневниках он неизменен.
Я успел подзабыть, какой была она в юности, все эти резкие тирады о родителях, сбивчивые размышления, как она без конца повторяет, что мой отец для нее – лишь легкое увлечение, “станция на пути туда, где лучше”. В дневниках она колючая, с гонором, еще незрелая. Но это она, всегда она. В этом дневнике передо мной как на ладони ее душа. Здесь запечатлен отрезок жизни, здесь живут ее мысли, я могу обратиться к ним когда захочу, и это для меня бесценно. И когда я перечитывал, меня осенило: пусть и у моего ребенка будет то же самое.
Теперь тебе не придется гадать, что за человек я был до тебя. Все, что я о себе знаю, и хорошее и постыдное, выложил я перед тобой. Высказал вслух, и ты по голосу поймешь – все это правда. Пусть эти пленки тебе помогут предсказывать погоду. Надевай в темноте наушники и слушай. Знай, откуда ты родом. Быть может, придет время, когда солгать тебе станет для меня проще простого – проще, чем в зубах поковыряться, – есть у меня к этому склонность, и если это случится, ты, может, и не заметишь. Этими записями я застраховался от лжи. Кем бы ни стал я, сколько бы разочарований тебе ни принес, что бы ни случилось, всегда с тобой я нынешний. Надеюсь, другим я уже не стану.