– Надо тебя уложить, малыш, – сказал отец. – Ты молодчина, так долго терпел весь этот скрежет. У меня хоть пиво было, нервы успокоить.
– Да уж, правильно ты сделал – проспал всю эту тягомотину, – вставила Карен. Язык у нее чуть заплетался, веки припухли. – Я все ждала, когда же он наконец запоет, а он только губами шевелит и знай себе пилик-пилик-пилик. Целую вечность, будь он неладен.
– Не пойму, почему тебе не дали спеть еще, – заметил отец. – Тебе впору здесь быть звездой.
– Понимаю. Больше пары песен мне спеть не дают, жадюги.
– Ну ладно, пойдем, вот ключ от номера. – Он достал из кармана джинсов ключ-“бабочку” на деревянном брелоке размером с солонку. – Не ахти, но одну ночь можно потерпеть.
Номер в пабе оказался как раз из тех, где мама запретила нам ночевать. Две узкие кровати с покрывалами в цветочек, под цвет занавесок. Ванная, общая с другим номером, позеленевшие краны – их будто достали со дна канала. Телефона в номере нет, маме не пожалуешься. Пришлось смириться.
Отец спросил, какая из кроватей мне больше нравится, и я выбрал ту, что стояла поближе к окну. Если встать на колени у изголовья, было видно автостоянку, освещенную фонарями: я неотрывно следил, как отец направляется по бетонной площадке к нашему “вольво”, как достает сумку и чемодан. Обратный путь занял у него вдвое больше времени. Вернувшись, он постучал в дверь, пять коротких ударов, – и я кинулся открывать. Он со стоном поставил поклажу у изножья своей кровати и, сунув руку под рубашку, достал из-за пояса что-то металлическое, с проводом в пластиковой оплетке.
– Это тебе от Карен, – объяснил он. – Только не насовсем, а на время, имей в виду. Вот, держи.
Это оказался дешевенький оранжевый плеер.
– Спасибо! – Я открыл крышку – кассеты внутри не было.
– Опа! Самое главное чуть не забыл! – Отец достал кассету из заднего кармана. – Я не знал толком, докуда ты дослушал, вот и принес третью из коробки. Надеюсь, сойдет. Проверь, не разрядились ли батарейки.
Я нажал на кнопку, и ролики закрутились. Отец наклонился, вставил пленку, нацепил на меня наушники.
– На случай, если вдруг не сможешь уснуть, – сказал он, но я больше не верил в его заботу. Я знал, это всего лишь уловка, чтобы улизнуть из номера, не расстроив меня. Теперь ничто не помешает ему вернуться вниз, в бар, к Карен. А я снова останусь один, в чужой комнате, где убогий торшер бросает желтый отсвет на лепнину; наедине с грустными мыслями под неумолчный звон бокалов в баре и гул голосов под окном; в ожидании новых разочарований и в страхе, что дома мама будет злиться, и все из-за отца.