Хаслер возражал против таких обобщений, вспомнил человека, для которого все англичане были с рыжими бородами только потому, что один знакомый ему англичанин имел рыжую бороду, вспомнил отжившие классы, считавшие свой конец концом мира, но спросил (он охотно не касался бы личного, но знал, что уклонение — чаще всего плохая тактика) прямо о взаимоотношениях в семье Эрпов, брак которых всегда считал удачным, что Элизабет с улыбкой и подтвердила, еще раз прибегнув к обобщениям и сказав, что удовлетворенная любовь и счастье могут и исключать друг друга, а потом (как то и соответствовало ее характеру) просто начала рассказывать, и тут кое-что, хотя далеко не все, стало яснее. Дело было вот в чем: Эрп всегда все знал лучше, и это действительно так, он более образованный, более квалифицированный, более подкованный, более опытный, больше учился, больше читал, больше пережил, больше размышлял. И он доказывал ей это каждодневно.
Смахивает на всезнайство и похвальбу эрудицией. Но это не так. Он помогал ей, где и когда мог. Вначале его иногда поражало ее невежество, но обычно он не подавал виду. Да, это, собственно, и не мешало ему: как потом он любил в своей дочери ее детские причуды, дурачества и глупости, так он в ту пору любил слабости Элизабет и никогда не тяготился тем, чтобы терпеливо, дружески, любовно приближать ее знания и умение к своим.
Июнь, раннее лето их любви, ничто, кроме пуловера и белья, не разделяет их сердца, в ее глазах только он (когда он в них глядит), именно для нее солнце расцветило все цветы на берегах Шпрее, и Элизабет благодарна солнцу, в каждом цветке она находит нечто необыкновенное и называет их по именам, неважно, знает она их или нет, она ведь может и придумать названия: виолетта, солнечная пылинка, газелий глаз, дар лугов или мне-не-верь — названия, которые и он находит красивей настоящих, известных ему, и (смеясь над ее страстью к переименованию) называет их по-латыни, как учили в библиотечном училище, что ему кажется забавным, но и немножко импонирует, ибо она знает по-латыни только два цветка: Primula veris и Viola tricolor, потому что они встречаются как названия произведений у Ленау и Шторма [16], и у него тут же наготове даты и характеристики этих произведений с указанием их недостатков, а также отличительные приметы березы пушистой и березы обыкновенной, восхищающих Элизабет лишь своей нежной зеленью. На берегу канала выясняется, что так называемую акацию она считает настоящей акацией и не знает, что это робиния (Robinia pseudo-acacia, белая акация, лже-акация), вывезенная (Как что еще? Картофель, кукуруза, табак!) из Америки, а родина настоящей акации Африка и Австралия, и что Элизабет ничего не слышала о Фрэнсисе Дрейке и капитане Куке (ведь невольно тут же вспоминаешь их обоих), и тут слезные железы вдруг активно заработали и начали не только источать жидкость, но и давить на голосовые связки, так что испуганному влюбленному приходится долго ждать, пока на свои полные отчаяния вопросы он получает ответ: «Потому что я такая глупая!» — и сам, полуплача, полусмеясь, заключает в объятия женщину, у которой сразу отлегло от сердца.