Буриданов осел (Бройн) - страница 59

Зачем эти второстепенные мелочи? Во всяком случае, не затем, чтобы совершить настоящее дело и после всякого рода литературных героев — плановиков и руководителей — заново открыть старую прачку (Вольфша была уборщицей), а затем, чтобы показать, что для Эрпа и Бродер этот день был полон открытий. Так, например, она обнаружила, каким карликовым становится благодаря гигантской любви страх перед плохой репутацией и нарушением условностей, как легко и приятно говорить о своем будущем муже, как охотно она появлялась на людях рядом с ним, как она им гордилась, как радостно ей было показать ему Вольфов, Пашке, Кваде, чердак, голубей, прихожую и двор (гляди: все это — мой мир!), как чудесно он реагировал, когда во время словесных извержений Вольфши она с тихим пониманием улыбалась ему, какими важными и интересными оказывались десятки раз слышанные истории про ее детство, ее родителей, как все-все становилось новым, и иным, и значительным благодаря ему, Эрпу, который в свою очередь делал открытия — множество приятных, несколько не совсем приятных и ни одного неприятного. Так, например, он понял, какое необыкновенное удовольствие ему доставляло, что чужие люди посвящены в их новые, любовные отношения, какую гордость в нем вызывало, что эту (его!) молодую женщину все ценят, уважают, почитают (не из-за ее красоты, а из-за ее ума и решительности), и какой посредственностью он сам себе казался по сравнению с ней, потому что хоть и был доброжелателен, но пользы не приносил (он искал популярности, а она заслужила ее!), как он становился ей ближе благодаря тому, что видел ее в привычной с детства обстановке, где ее называли воробышком, больше сроднился, любил сильнее, чем прежде. Однако не совсем приятным открытием оказалось, что поразительная внутренняя связь между ними иной раз на несколько секунд и даже минут (по ее вине, конечно) прерывалась, а она этого и не замечала.

На его месте никто не понял бы, почему их первый совместный день она пожертвовала другим.

Но суть была не в этом. Если б она его спросила, он бы ответил: ладно, делай, как считаешь нужным. А она не спрашивала, она привыкла все решать самостоятельно. Вот в чем была суть — даже если он еще не осознавал этого, хотя иногда мысленно, не столько раздраженный, сколько опечаленный, вдруг и оказывался за тридцать километров отсюда, но еще в черте города, за празднично накрытым столом, на котором стояли цветы, на праздничной послеобеденной прогулке по мосту, под которым проплывали льдины, или один, с музыкой, ароматом кофе, в своей комнате, глядя на реку и двух детей, лепивших на берегу снежную бабу. Но это быстро проходило, и позже, в кровати, с воробышком на руке, он уже не помнил ничего такого, упивался, как и она, нет, больше, чем она, составлением планов и смеялся вместе с ней над самыми неприятными минутами дня, когда фрау Вольф по собственному почину взяла на себя обязанности самозваной матери и учинила будущему вице-зятю допрос, прямолинейность которого настолько ошеломила тактичного Эрпа, что он не нашел никакой возможности увильнуть, отделавшись милыми шуточками, и должен был отвечать просто и прямо. Да, само собой разумеется, сразу же после праздников он пойдет к адвокату, нет-нет, трудностей никаких не будет, его жена согласна, вполне согласна, денег им, несомненно, хватит, как заведующий он ведь получает побольше обычного библиотекаря, конечно же, дети, их двое, на них ему придется давать деньги, а на жену нет, в наши дни такое не бывает, она опять пойдет работать, ведь она давно уже хотела этого, она здорова, да, тоже библиотекарь, верно, машина стоит дорого, но от нее можно отказаться или же продать ее, да, поженятся они сразу после экзаменов, до этого нет смысла, хотя бы из-за стипендии. Но точных цифр он избегал, о них речь зашла лишь в постели между шестью и восемью, и между десятью и одиннадцатью, и между двенадцатью и часом, когда они строили планы, не потому, что в этом была необходимость (оба отлично знали, что надо делать), а потому, что говорить о совместном будущем доставляло удовольствие, потому что каждое слово о будущем было объяснением в любви, клятвой в верности, предвосхищенной лаской, — итак, планирование как самоцель, это ведь всем знакомо. За те часы, дни, недели, которые им довелось пробыть вместе, они стали мастерами этого искусства — планировали горизонтально и вертикально, хронологически, систематически, по алфавиту, набрасывали преамбулы, определяли ответственность, назначали сроки, составляли балансы, калькулировали, создавали сокращения (БЖ — борьба с жилуправлением), придумывали лозунги (квартира: лучше большая, чем красивая!) и на основе СОБ (систематика для общеобразовательных библиотек) намечали систему основных групп, которые потом при помощи десятичного исчисления можно было великолепно разбить на множество групп и 1-ю и 2-ю подгруппы. Они были горды собой, размахом и разнообразием своих замыслов и потребностей, когда установили, что, начиная с Б и кончая Ю, могут найти применение всем основным группам. Лишь А (марксизм-ленинизм, общее) и Я (общее) они при всем желании не могли использовать непосредственно. Центр тяжести приходился в основном на группы: Б (экономика, экономическая наука), в частности финансовая экономика и учет, В (государственное управление, юриспруденция и военная наука) — гражданское право развода и бракосочетаний, полиция и прописка, включ. домовую книгу, Е (воспитание и образование) со всеми проблемами библиотечного дела, казавшимися им в постели легкоразрешимыми, Л (геология, география, этнография) с планами путешествий, О (здравоохранение, медицина) с вопросами гигиены, с которыми плохо обстояло в подъезде Б, и, разумеется, Ю (домоводство) со всеми двенадцатью приведенными в СОБ подгруппами. Интересней (поскольку расширительней) были области, не имевшие четких плановых статей, зато задавшие повод к разнообразным дискуссиям. Так, например, в связи с пунктом Г (история, современная история) дебатировалось расчленение, которое он хотел произвести на личной основе (Г-1 Бродер, Г-2 Эрп), а она на деловой (Г-1 радость исповедей, Г-2 воспоминания детства, включ. семейные предания, Г-3 история их собственной любви, Г-4 взаимный обмен специальными знаниями: Г-4(1) история Берлина — ее глазами, Г-4(2) история библиотеки — его глазами). Что касается пункта Ж (физкультура, спорт, игры), оба быстро согласились вычеркнуть игры (какое счастье, ведь один из них легко мог оказаться страстным игроком в скат, преферанс или шахматы), не давать примечания «любовные игры см. О» и с лета начать заниматься утренней гимнастикой у открытого окна. Много времени потребовал пункт К (искусство, искусствоведение), тут надо было установить срок принятия решения по поводу кайзеровского города в золотом обрамлении, разобраться в вопросе о комнатных украшениях, художественном ремесле, старой и новой мебели, договориться о посещениях концертов, театров и кино, однако все это под крики ужаса (как можно любить мужчину, который только три раза в год ходит в кино, не признает битников и в новогоднюю ночь слушает по радио Девятую симфонию! Совершенно невозможна эта женщина, которая считает Бёлля сентиментальным, а священный «Берлинский ансамбль» — музейным экспонатом!) пришлось отложить, потому что к единому мнению прийти не удалось. В пункте Н (естественные науки) при слове «акустика» речь зашла о проблеме вольфовской двери, которую нужно с помощью тряпок, досок и бумаги сделать звуконепроницаемой, чтобы и вне часов телепередач ничего не было слышно. При Т (техника) она испугала его заявлением, что считает машину излишней, на что он ответил молчанием, и она тотчас перестала об этом говорить. При Ц (сельское и лесное хозяйство, включ. охоту и рыболовство) они определили свое отношение к нарушающим покой голубям и включили в перспективный план следующего десятилетия дачу с садом. «Но к работе в саду я совершенно непригодна: у меня нет ни знаний, ни охоты, ни времени». — «Предоставь это мне. Тебе придется только любоваться цветами и соглашаться, что собственные яблоки вкуснее всяких покупных». Или, может быть, лучше совсем переселиться за город на окраину? Хотя Эрп сказал это как будто между прочим, для него дело обстояло гораздо серьезней, чем могло показаться на первый взгляд, но ответа не последовало, напротив, ему самому пришлось отвечать, а именно на вопрос, что же будет с его мечтой. С какой? Да с той, чтобы жить и работать в деревне, где революция в культуре революционна, где чувствуешь, что вспахиваешь целину, где все друг с другом на «ты». Откуда она это взяла? Они вскользь коснулись этого во время первых ночных разговоров — правда, в меланхолическом от водки настроении, — а потом обо всем этом сплетничал Крач, вызывая смех у сослуживиц. Разве это действительно смешно? Нет-нет, ему не смешно, отнюдь, он часто думал об этом, когда административная суета захлестывала его, когда он неделями вынужден был заниматься только отчетами, планами, финансами, а не книгами и читателями. Для того ли он стал библиотекарем? А те несколько часов в неделю, что он работает на выдаче книг, никак не могут служить компенсацией, это ведь все равно что фехтование перед зеркалом, обманываешь самого себя. «Разве ты этого не можешь понять?» Нет, почему же, она понимала, даже очень понимала, придерживалась того же мнения, высказала его и могла бы дать ему уснуть. Но именно это и было ей не по силам, она не могла не пустить в ход одно из своих ужасных «почему», на что он ответил уже знакомой спасительной отговоркой о доме-детях-Элизабет и закончил словами «Спокойной ночи!», что не помешало ей продолжать спрашивать. А теперь? Теперь он хочет спать. Конечно, она тоже, но прежде должна ему сказать, что условия еще никогда не были столь благоприятными, как сейчас, когда со старым покончено, а новое начинается. И тут (очень торопливо, но чтобы он точно знал), тут она ему не помеха, у нее свои планы, и ничто их не изменит, эти планы предусматривают несколько лет практики, но еще не решено, где именно, возможны варианты, и было бы просто замечательно вместе с ним ступить на целину. «Мы с тобой поговорим об этом. Но не сегодня. Спи спокойно!»