Ибо о своей внутренней бухгалтерии, куда он в этот час внес статью под порядковым номером 1: флирт с Эбау! — он сам едва ли знал, но еще менее он знал о первопричине своего плохого настроения, которую, собственно, можно было определить словами: что это тебе в голову взбрело решать за меня, нужно мне говорить с Хаслером и Мантеком или нет!
18
Из роскошной квартиры с центральным отоплением на Карл-Маркс-Аллее обратно в подъезд Б. В первый раз Карл вступил в него как романтик, ищущий приключений, через четырнадцать дней жизни там он стал натуралистом-аналитиком. «До самых звезд вздымалась крыша…» Подобное настроение улетучивается, когда утром, в четыре часа, грохот соседней типографии начинает сотрясать стены, когда сквозь потолок в углу просачивается талая вода, капли равномерно ударяются о книжную полку и по белой штукатурке расплываются грязные пятна, когда ночью мыши и крысы носятся по чердаку, грызут стены, когда ветер бьет в стены сорванной водосточной трубой, а пивная напротив каждую полночь выплескивает наружу песнелюбивых пьянчуг и слабый напор газа каждое утро превращает приготовление кофе в игру на нервах.
Мелочи!
Бесспорно, но вся жизнь состоит из них, как канат из множества тонких волокон. Годы тоже растекаются в месяцы, недели, дни, минуты, секунды, великие деяния членятся на тысячи мелких, самой толстой книги не было бы без страниц и букв, самые смелые мысли не родились бы в мозгу, если бы в нем не запечатлевалось великое множество ощущений. Мелочи, но они обладают властью, в данном случае совершенно изнуряющей. Едва лишь Карлу удавалось после полуночных песнопений натянуть на свой яростно работающий мозг покрывало сна, как его тут же разрывал неистовый свист кофейника: фрау Вольф варила кофе, было без двадцати четыре. Он зарывал голову в подушку, считал до тысячи, закатывал глаза под закрытыми веками, двадцать раз отдавал себе строжайшие приказы уснуть — ничего не помогало, он не мог не прислушиваться к звукам, доносящимся от соседей: невнятное бормотание, стук поставленной на блюдце чашки, звяканье помешивающей ложечки, щелканье клавишами приемника, бодрая утренняя музыка до первой проверки времени, выключение приемника, треск застегиваемой на сумке молнии, звон связки ключей, открывание и закрывание входной двери. Тишина, напряженная тишина, сейчас заработают типографские машины. Но они были не такими пунктуальными, как уборщица Вольф, их иногда приходилось ждать пять, десять, двадцать минут, потом они начинали с приглушенного завывания, переходящего сперва в гудение, затем, через несколько секунд, в равномерный стук. Полы дрожали, вместе с ними дрожало и тело Карла, но напряжение спадало, приходил сон, прогнать который удавалось с большим трудом (зато окончательно) в шесть часов, когда зерна кельнера Вольфа, барабаня, падали в кормушки голубей, а те начинали дробно постукивать клювами. Пять минут между звонком будильника и вставанием превратились теперь в тридцать между кормлением голубей и звоном будильника, и они были самыми мучительными из всего дня не по причине болей в спине или усталости, а по причине сменяющих друг друга видений, судорожно проносящихся в его возбужденном мозгу, в то время как рядом с ним, на тахте, несколько выше, чем он, и на расстоянии одного метра, его возлюбленная беззвучно и безмятежно пользовалась каждой минутой сна.