— Вот ты где! — услышал он шепот.
Васыль вздрогнул. Как это он не заметил ее прихода? Только закрыл глаза, она и подошла.
— Садись, — сказал он радостно.
Галя примостилась рядом.
— Как Надя?
— Заснула.
Минут пять сидели молча.
— Почитай Шевченко, — попросила Галя.
Васыль поднял голову. Лицо его выделялось бледным пятном, на месте глаз — черные тени. Гале стало страшно, она испуганно взглянула на Васыля. Он сидел с закрытыми глазами.
Мынають дни, мынають ночи,
Мынае лито, шэлэстыть
Пожовклэ лыстя, гаснуть очи,
Заснулы думы, сэрдцэ спыть,
И всэ заснуло, и нэ знаю,
Чи я живу, чи доживаю,
Чи так по свиту волочусь,
Бо вже нэ плачу й нэ смиюсь…
— Хорошо! Только это очень грустные стихи. Ты прочти что-нибудь не такое печальное… — Галя чуть придвинулась к Васылю. Теперь лицо его было совсем близко, и глаза поблескивали в темноте. — Я бы хотела услышать, что наши прогнали немцев и уже к Киеву подходят!
— А Шохин все-таки прав, — неожиданно сказал Васыль.
— Причем здесь Шохин?
— Когда мы спустились на парашютах, я не знаю, что со мной вдруг стало. Хотелось упасть на землю, обхватить руками, целовать ее… Я вспомнил какие-то строчки из Шевченко, а Шохин как крикнет: «Мы явились сюда немцев бить, а не стихи читать!» Выходит, я только и делаю, что стихи читаю…
— Тебя же ранили, ты полицая убил… — успокаивала Васыля Галя.
— Потише надо разговаривать, — донесся к ним приглушенный голос. К шалашу подошли Шохин, Юрий и Чубарь. Все были в приподнятом настроении: наконец начиналось настоящее дело.
Вместе с Шохиным комсомольцы, почти не отдохнув, отправились дальше. Шли цепочкой один за другим. Недалеко от Заречного их встретил дед Охрим. Выполняя поручение Гладыша — проводить ребят к спрятанному складу — он важничал, разговаривал больше жестами. Поравнявшись с Шохиным, встал впереди комсомольцев. На нем была темная свитка и неизменный выгоревший картуз.
— А ну, Петро! — только и сказал он, жестом приказывая следовать за собою.
* * *
На второй день чуть свет Галя пробралась в Деснянск. Увидев ее, мать ахнула:
— Ой, доню, прислали повестки — на биржу труда. Елизавета Ивановна передавала, что и для Юрко повестку получила.
— Мы, мамочка, оружие переносили, — гордо сказала Галя.
Глядя на полное румяное лицо Гали, на слегка оттопыренные яркие губы, мать вздохнула: семнадцати нет, а вот приходится воевать…
— Мамо, — Галя сдвинула брови. В ее чистом взгляде была решимость. — Что сможете, забирайте, пойдем в отряд. Оставаться здесь вам нельзя.
Мать заплакала. Галя бросилась к ней и расплакалась сама.
— Нашли время лить слезы, — почти вбежала в комнату Елизавета Ивановна. — Видела сейчас Койдана из Старогородки: немцы с полицаями ходят по дворам, вызывают хлопцев и дивчат. Забирай, Пелагея, Галку и уходи. Запри дверь приколом, на двери записочку: «Скоро буду дома». А еще лучше, иди-ка Галка, одна, мать потом придет.