Как обычно, Шохин приступил к обучению партизан искусству маскироваться. Но сегодня у него что-то не клеилось. Рассказ о массовом расстреле в Глубокой балке напомнил о прошлом, заставил вновь остро пережить потерю родных. Мать, Оксана, отец… От семьи только и остались он да дед… и где-то там, на Карельском фронте, еще один дорогой ему человек — Катя. Увидит ли он ее?
Внезапно кругом потемнело, как будто среди дня наступили сумерки. Замерли деревья, иссиня-сизой стала трава. Птичьи голоса умолкли, перестали трещать кузнечики. Кругом все затаилось. Донеслись глухие раскаты грома. Слабо зашелестел в верхушках деревьев ветер, словно от скуки перебирая листочки. Вот вздрогнул, затрепетал тополь, поблескивая серебром листьев… И вновь все стихло.
Поглядывая сквозь листву на небо, женщины-партизанки убирали в наспех сделанные шалаши захваченное с собой имущество. Но партизаны продолжали каждый свою работу, не обращая внимания на приближающуюся грозу.
Окончив занятия, Петр вышел на опушку леса. По серому небу от самого горизонта поднималась тяжелая, с лохматыми краями, туча. Время от времени ее пронизывали стремительные зигзаги молний. Петр стоял и не мог оторвать глаз от этой тучи. Она казалась грозной, несокрушимой, сметающей все на своем пути. И Шохину захотелось сразиться с ней, как он сражался с врагом. «Не долго будешь властвовать, — подумал он, — размечет тебя буря, и опять засветит солнце!..»
Широкой полосой прошел сильный порыв ветра, пригибая к земле траву и молодые деревца. И еще напряженнее стало кругом. Новый порыв ветра, и почти тотчас же, неся косую стену ливня, налетела буря.
Ни завывания ветра, ни раскаты грома, ни ослепительные молнии не заставили Петра уйти в шалаш. Он стоял, подставив лицо сильным струям дождя, точно окаменев. Мысли роились, стремительно вытесняли одна другую. Мелькали картины детства, службы на погранзаставе… Но все вытеснялось болью настоящего. И то, что происходило в душе, так похоже было на эту бурю с хлеставшим дождем, завыванием ветра и раскатами грома…
Ослепительный свет, и короткий треск заставили Петра открыть глаза. Сухая вершина одиноко стоявшего посреди поля старого дуба раскололась надвое и задымилась. Новый удар оглушил Шохина. Ему показалось — огненная полоса вонзилась в землю совсем неподалеку. В воздухе появился острый терпкий запах. От сильных электрических разрядов было немного жутко, но на душе становилось спокойнее.
Гроза длилась недолго. Буря унесла тучи. Лучи солнца засверкали на освеженной, мокрой листве…
В тот же вечер на Выдринское болото Шохин принес Гладышу сверток: