Синюхин некоторое время шел рядом с вагоном, потом остановился, приложил руку к козырьку.
— Счастливого пути! — крикнул он.
— Прощайте, Синюхин! — донеслось к нему сквозь грохот идущих вагонов.
Белый халат Зои все еще был виден, потом он исчез, и Синюхин остался один.
Скрылся поезд, перестали гудеть рельсы, а он все стоял и стоял…
В госпиталь Синюхин вернулся к обеду. В вестибюле его поразила тишина. Он забыл, что сейчас наступило то время, когда раненые должны были находиться по своим палатам. Синюхин оглядел светлые стены со старинными стрельчатыми окнами, широкую, под белый мрамор, лестницу, ведущую на второй этаж, резные перила. На квадратной площадке, окруженный цветами, — Ленин с поднятой рукой…
Медленно, твердо ступая, Синюхин пересек вестибюль.
На лестнице, у окна, он увидел молоденькую медицинскую сестру соседней палаты. Облокотившись на перила, она плакала.
Женских слез Синюхин равнодушно никогда не мог видеть. Он подошел и ласково забасил:
— Чего плачете, сестрица? Обидел кто?
— Н… нет, Москва! — громко зарыдала девушка и, закрыв концами косынки лицо, побежала вниз.
У Синюхина сразу защипало в глазах, какой-то комок застрял в горле, душил его… Москва, она дорога, как мать! Как он понимал эту девушку! Вот она сейчас поплачет — ей и легче станет… А ему — хоть он криком кричи — легче не будет… Сколько страданий на земле, сколько страданий! Бить, бить проклятых врагов! Синюхин до боли сжал кулаки. Немедленно! Ни одного лишнего дня не сидеть здесь, в тылу! Скорей в часть! Завтра, после комиссии, документы в карман и прямо на вокзал. В Москву! Всего лишь триста километров. День-два — и в Москве!..
— Эй, битюг, где тебя черти носят? По всему госпиталю ищу! — кричал, перегнувшись через перила верхней площадки, его дружок Шохин.
Он быстро сбежал вниз. Шрамы сильно изменили его лицо. Оно стало еще более скуластым. Когда-то веселые, озорные глаза теперь были холодны и злы. Выше уха розовел большой шрам, его еще не прикрывали короткие волосы. Правая щека время от времени подергивалась, приподымая уголок верхней губы.
— Жив весь твой сад с руководительницей! Письмо от жены и открытка из бюро по розыскам… — Петр, сощурив глаза, смотрел на изумленного друга, а у того побелело лицо, мелко задрожали руки.
— В Челябинской, значит, они! Вон куда заехали… — вздохнул он, рассматривая открытку. — В Сибири, значит…
Адрес, написанный рукой жены, был зачеркнут. В одном углу номер полевой почты кемского госпиталя, в другом беломорского — оба тоже зачеркнуты.
— Все-таки нашли меня! Знают, где Синюхин находится, — удовлетворенно проговорил он, разрывая конверт. — Почти два месяца шло…