— Ты что, заснул? Читай! — не выдержал Шохин.
— Сколько времени шло письмо… — вздохнул Синюхин, бережно вытащив сложенный вчетверо листок.
«Любезный мой супруг, Иван Титыч! — прочитал он вслух. — Посылаю тебе поклон от себя и детишек. Все мы живы и здоровы. От других поклонов не пересказываю, никого нет в нашем селе, все уехали. Сегодня и я с последней подводой уезжаю. Горькими слезами плачу, каждую вещичку слезами обмываю. Что по силам было — вывезли, а что взять не сумели — в землю закопали. Закапывали — всем селом, как по покойнику, голосили…»
Синюхин читал и видел родное село Козинку. Избы с закопченными окнами, по пустынным улицам кошки, собаки бегают, людей ищут. Колхозный амбар с зерном полыхает, подожгли, чтобы немцу не досталось. В конце села одинокая телега — жена с детишками уезжает. Как председатель колхоза, она проверяла, не забыли ли чего. И дым от пожара тянется за подводой, черной тучей навис… Хорошо, что письмо получил…
«…И не знаем сейчас, где ты есть и что с тобой. Дружку своему Петру Шохину поклон передай, он нам теперь брат родной».
И он сколько времени не знал… И у него сердце на куски разорваться хотело… Да, встретятся ли? Все равно она ждать будет. Хорошая у него жена, такую, как Зина, поискать нужно. Ребята все живы-здоровы, старший помогает уже… Синюхин читал вполголоса, наклонив к письму голову. Шохин слушал, и лицо его все больше и больше хмурилось.
«…Ванюша, родной мой, одного желаю, чтобы немцев скорее побили, да ты бы живым воротился…»
— Вот оно какое дело… — Синюхин аккуратно сложил письмо и спрятал его вместе с открыткой в карман. — Не думал я, что война до нашего села дойдет.
— Да… — пробормотал Шохин. Взглянул на друга, опять сощурил глаза: — Чего насупился? Тебе еще горевать?! Все твои живы, и адрес их новый знаешь… А я вот один, как бирюк в лесу. Никого у меня нет на всем белом свете…
Он отвернулся от Синюхина и отошел.
— Нет, неправда твоя, — догоняя друга, говорил Синюхин. — А я, Петя? А Катя? А застава наша, Петь? Жена пишет: Шохин, как брат родной. И верно. Подумаю о тебе, о товарище лейтенанте Марине, о нашей заставе — и от сердца отляжет… Нет, Петь, у нас человек один никак не может остаться, если он человек стоящий.
— Не у всех такой характер! — перебил его Шохин. — Ты со всеми уживешься.
— По душам я с тобой говорю, Петя, ведь последний вечер вместе, — голос Синюхина дрогнул. — Может, и повстречаться-то не придется…
— Уж и нюни готов распустить!
— И сколько у тебя злости этой стало! — укоризненно покачал головой Синюхин. — А чего злишься, и сам не знаешь.