Старик сделал гостеприимный жест:
— Так вы слышали о моих маленьких зверюшках… Мы живем в страшном мире, майн герр, в жестоком мире. Вы иностранец и не можете знать всего. Именно в этом парке осенью, когда падали листья, повесили Эрика, моего младшего, а трех его братьев — Алоиза, Франца и Вилли — расстреляли из автоматов. Недалеко отсюда, в гроте Оттакринг. Иваны убили моих детей, как крыс, которых травят в норах и канавах.
Он говорил, и глаза его загорались мрачным блеском. Седовласые мужчины и женщины появились у моей скамьи. Казалось, они появились из-под земли, словно собирающиеся на шабаш ведьмы. Штайнхуберль хрипел:
— Верьте мне, друзья! Иваны уничтожили наших сыновей — детей великого рейха, вскормленных словом фюрера…
Круг стариков сжимался. Штайнхуберль, выпрямившись, взглянул на часы, потом сделал несколько шагов по направлению к пню сломанного дерева.
Словно загипнотизированный, я последовал вместе со всеми за ним. Вскоре Штайнхуберль остановился. Ногой отшвырнул собаку и тоном пророка продолжил:
— Да, Иваны думали, что истребили всех. Но они ошиблись. Сейчас вы увидите уцелевших! Ко мне, дети мои, мои сыновья, идите скорее к своему старому Францу!
И тут произошло нечто отвратительное: полчища облезлых крыс с оскаленными мордами появились у пня и окружили старика. Я привык ко всяким неожиданностям, но от этого зрелища мурашки побежали по спине. Я отпрянул…
А Штайнхуберль вытащил из холщовой сумки протухшее мясо и начал разбрасывать. Крысы набросились на него… Собака смотрела на все это безразличным взглядом. Старик почувствовал, что я хочу бежать:
— Погодите, майн герр. Вы можете лично убедиться, что Иваны истребили не всех. Те, кто уцелел, скоро умножат свои ряды… Они будут прекрасны. Они уничтожат посевы, они насытятся литыми колосьями созревшей пшеницы, они повергнут страну Иванов и выгрызут им внутренности. Они достигнут цели, поставленной перед ними фюрером, перед тем как он отправился в Валгаллу[1] — куда однажды попадем и мы…
Увеличившаяся толпа призраков каким-то клокотанием одобряла каждую его фразу, нежно обращенную к крысам, суетившимся вокруг великодушно разбрасываемой им падали. Затем наступила тишина, сопровождаемая только крысиным чавканьем. Ко мне склонилась женщина неопределенного возраста:
— Франц прав. В один прекрасный день они вернутся, наши дети-мученики, наши малютки из СС.
После разгрома в 1945 году оставшиеся в живых эсэсовцы попрятали свои мундиры и свастики. Но нацистские идеалы прочно засели в них, как нацистская татуировка у главарей арийской расы на внутренней стороне бицепса, под мышкой левой руки