Это ни к чему. Макс – ангел. Он не нуждается в нашей помощи, чтобы выбраться из тюрьмы.
В прежние годы в Бато-Лавуар Макс делил с ним комнату и прокармливал новичка из Малаги. Теперь король-солнце беспокоился о своей репутации. В Дранси Макс извинялся перед другими евреями за то, что молится христианскому Богу. В возрасте сорока лет он крестился, Пикассо стал его крестным отцом. Прошу прощения, это не ошибка, просто вопрос жизненного пути. Потом он умер. Но пневмония, отсутствующему королю-солнцу это известно, была лучшим исходом, чем поездка в переполненном вагоне до платформы на конечной станции в Польше.
Душа Сутина кружит над кладбищем Монпарнас и видит, как они стоят бок о бок там внизу у могилы художника, в теле которого она жила до недавнего времени. Пабло, Жан и Макс, лопающийся от счастья король-солнце, блистательный Орфей и бедный легочник Жакоб, который скоро угаснет.
И еще у могилы стоят две женщины, предпоследняя и последняя. Его ангел-хранитель из Магдебурга, Герда Грот-Михаэлис, которая снова научила его есть, когда он давно отвык от этого. Мадемуазель Гард! Какая она теперь бледная. Она сумела выбраться из лагеря Гюрс и скрывалась в Каркасоне. Художник не видел ее с тех пор, как она ушла на Зимний велодром 15 мая 1940 года. Узнав от Мадлен Кастен, что Сутин живет с другой женщиной, она не плачет. Вы должны теперь быть мужественной, Герда. Она прожила еще тридцать лет и ни разу больше не ступила на немецкую землю. В семидесятых, с удивлением узнавала душа Сутина, она продиктует одному журналисту свои воспоминания. Герда! Мадемуазель Гард!
Мари-Берты Оранш к тому времени уже тринадцать лет не будет среди живых. Отставная муза сюрреалистов, бывшая жена Дадамакса, несчастливая спутница Сутина, искавшая для них укрытия и выбравшая бесконечную поездку в Париж. Через семнадцать лет после того августовского дня, в 1960 году, она покончит с собой, не так легендарно-красиво, как муза Модильяни, нежная Жанна Эбютерн, выплывшая из окна, чтобы никогда не коснуться темного асфальта. Мари-Берту положат в могилу Хаима Сутина, так она хотела. В продолжение проклятого пути вдвоем в катафалке из Шинона в Париж.
Невозможно забыть звонок Элени среди ночи, потому что ей не давало покоя представление, которое все имеют о Мари-Берте. Что, если когда-нибудь всплывет письмо, в котором врачи Шинона сообщают своим коллегам в Париже о том, что они не решились на операцию, потому что ее было поздно проводить, слишком велик риск? Своего рода врачебное направление, в котором они переадресуют ответственность своим коллегам?