И наконец незабываемый момент – доктор Рафелкес, у которого студенты ужинали по пятницам, сует ему в руку деньги на дорогу. Дочурка доктора нашла себе жениха получше, она больше не отвечает на его робкие взгляды. От ненасытного едока, который не знает манер и все время тягостно молчит за столом, нужно деликатно избавиться. В Вильне ему выпишут русский паспорт – 20 марта 1913 года по юлианскому календарю. Он то и дело будет поглаживать его, как хитрую черную кошку.
Ма-Бе, куда мы едем? В Малинов? Падерборн? В Смиловичи? Давай повернем обратно. Только не туда.
Он поворачивает запястье, машет им в пустом пространстве.
Лучше назад в Шинон, к Ланнеграс, куда-нибудь назад, только не туда. Не к месту рождения. Ни одна дорога не ведет туда. Нас там больше нет, даже в воспоминаниях. Там никто никого не ждет.
Как же хорошо ему все видно. Он летит и летит и далеко внизу видит лицо, прижавшееся к окну поезда. Это его лицо. Видит глаза, жадно впитывающие незнакомые пейзажи в кайме паровозного дыма. Ему снова двадцать. Он наконец покинул Вильну весной тринадцатого. Он путешествует в глубинах своей сорокадевятилетней жизни, два дня и две ночи он в дороге, смотрит на огни, танцующие мимо окна. Невиданные ландшафты. Жесткие скамейки, затхлый запах пота и едкий запах мочи из уборной, но при всем том трепетное ожидание, что вот-вот начнется новая жизнь, что в конце пути ждут невероятные чудеса, окрыляет его.
Он голоден, как никогда прежде. Провиант – пара корок хлеба, селедка в газете, соленые огурцы – быстро проглатывается. В руке он сжимает письмо Крема, перечитывает его снова и снова.
Мы живем здесь очень бедно, зато многие говорят по-русски, на идише или по-польски, ты быстро освоишься. Здесь нет казаков, они нас не побеспокоят. Мы будем рисовать! Невзрачный дворец, в котором мы поселились, это просто чудо, он называется La Ruche.
Он снова в Париже, в 1913 году, ему опять двадцать. В улье своей памяти он поднимается чуть выше к моменту своего прибытия в мировую столицу живописи. Ковно, Берлин, Брюссель, торопливые пересадки, будто в полусне, одна лишь цель имеет значение. Прибыв на Северный вокзал, он выпадает из поезда, как из половинок треснувшей скорлупы. Вокруг – гудящий новыми словами мир под названием Париж. Он сразу же принимается искать дорогу, останавливает прохожих, бормочет «ля рюс», тычет пальцем в письмо Крема, и в конце концов его отправляют вниз, под землю. Там он попадает в лабиринт бесконечных переходов, наполненных кислой вонью, и снова решает выбраться на белый свет и идти пешком.