Полуслепой от усталости, он бегает по улицам, боромчет «ля рюс», снова и снова, только «ля рюс». Заблудившаяся пчела, ищущая свой улей. Случайно у него на пути попадается художник, тот сразу все понимает.
La Russe? Какую русскую ты ищешь? Тебе, наверное, нужно в Улей, La Ruche?
Он чертит на ладони, куда ему нужно идти, не на север, не в «Бато-Лавуар», где обосновался Пикассо, он перечеркивает север крестом. Линия жизни на ладони – это Сена, которая делит город на две части, держись все время юга – он разбирает только два слова «момпарнас» и «воширар» – там спросишь, как идти дальше. Он не удивляется, что встретил художника, думает, тут все художники, я теперь в раю живописцев, грязном, пахнущем мочой, с кучами конского навоза на улицах, но все-таки в раю. Он долго плутает по улицам, пока наконец в два часа ночи не оказывается у железных решетчатых ворот.
В его представлении Кико и Крем живут в городе уже целую вечность, хотя он распрощался с ними в Вильне всего несколько месяцев назад. У них громадная фора. Если ты оказался в раю на день раньше, тебя уже не так просто оттуда выгнать.
Крем и Кико радуются, Вильна осталась далеко позади, они добрались до желанной цели. Он еще едва держится на ногах, а его зовут посреди ночи к столу, за которым уже сидят шестеро приятелей и с интересом рассматривают новоприбывшего художника. Едва заняв место, он набрасывается на миску с картофелем, уничтожает все до крошки и просит кусок хлеба. Остальные не успели ничего взять и с грустью смотрят друг на друга.
Это все солитер, бормочет новичок.
Он никогда не бывает сыт. Никогда здесь не видели такого голода. Он будет рисовать здесь еду, хлеб и селедки, умоляя их, чтобы они его насытили. Наконец-то насытили, хоть один раз, навсегда. Чувство голода так и останется запечатленным на заклинаемом холсте. Тощие рыбешки, луковица, сморщенные яблоки, супница и потрепанный артишок, который он подобрал под прилавком на рынке. Еще никогда здесь не видели такого голода.
Где он теперь лежит, на каком старом матрасе, в пятнах, с двумя пружинами, косо выпирающими из обшивки? Последние бедняки квартала Вожирар бросили его на тротуаре, а завшивевшие художники оттащили в свой «улей». Или же он устроился на доске, положенной с вечера между двумя стульями в мастерской Кико? На носилках, задвинутых в катафалк? Он уносится на другую звезду по имени Париж. Его ждут на операцию.
Улей – особый мир, он понял это сразу, когда Крем рассказал ему его историю. Она похожа на сказку. Добрый скульптор Альфред Буше выплывает из облака на карете, которую получил в подарок от румынской королевы в благодарность за изваянный им великолепный бюст Ее Величества. Буше наслышан о жилищах художников, об их содружествах, и знает, чего хочет. Он находит участок земли среди грязных луж в квартале Вожирар. Пустырь, покрытый сорняками, камнями и выброшенным хламом. Такое добро никому не нужно, участок стоит недорого. Только что выиграв гран-при Всемирной выставки, Буше скупает, едва ее начинают демонтировать, фрагменты павильонов, всюду разбросанные балки, доски, скрап, оконные рамы. Из этих обломков мира, из женского павильона, из экспозиций Перу и Британской Индии, сооружает он свой убогий рай для художников и называет его