Последнее странствие Сутина (Дутли) - страница 89

А Сутин давно в ярости выбежал из дома.

Данероль, шофер:

Он хочет, чтобы я читал книги. Читает мне вслух Рембо! Мы разговариваем о гладиаторских боях и о душе, которая вмешивается в земные дела, не покидая неба, обсуждаем письма Сенеки к Луцилию!

И это Данероль везет его летом двадцать восьмого в Бордо, к искусствоведу Эли Фору, который пишет первую серьезную книгу о чужаке-художнике, изображает его как религиозного живописца, его религия – религия цвета. Все не так. Художник хочет подняться, чтобы возразить. А потом еще дочь Фора. Сутин гонит от себя это воспоминание, нет, он не хочет, не хочет вспоминать.

Дерштикт золсту верн! Хватит уже!

Данероль с его сверкающим «линкольном», да. Поездки в Ниццу, да. Но только не Мари-Зелин. Все сватовство насмарку из-за его дурацкой застенчивости и неловкости. Он никогда не умел разговаривать с женщинами. Моди завораживал их своим голосом, он ворковал, шептал им на ушко стихи, так что у них мурашки пробегали по спине. Они трепетали, закрывали глаза, и вот уже рука обнимает руку, вначале он трогает их слух, потом их кожу. И это довершает дело. Он прогоняет прочь образ нежно-требовательно воркующего Моди, который еще больше вводит его в смущение. Дожидается, пока они останутся с Мари-Зелин одни в комнате. Долго молчит, ей даже становится не по себе. Наконец первое хриплое слово срывается с его губ.

Мадемуазель…

Да, месье Сутин.

Теперь он обшаривает взглядом ковер, на котором стоит, как будто что-то потерял, монету, карандаш, клочок бумаги. Отчаянно ищет на полу то, чего не терял. Он не смеет поднять глаза и посмотреть на нее. Вот уже и мадемуазель Фор принимается обследовать пол вокруг своих ног, но при всем желании ничего там не обнаруживает. Красота приводит его в смущение, подвергает карам. В дешевых борделях Моди быстро похищал маленьких хихикающих красоток, уводя их за собой в комнату, Сутин же выбирает тех, кто пострашнее и поуродливее, чьи черты лица говорят о раннем алкоголизме и плохом питании, чья кожа рассказывает о жизни, полной невзгод.

Месье Сутин, я вас слушаю, вы что-то хотели?

Мадемуазель Фор, кое-кто… хотел бы… хочет… просить… вашей руки.

И она смеется этим звонким и беззаботным смехом, который убивает его наповал. Смех будто с другой планеты, воздушный нежный смех, который означает одно: жизнь – это очень легкая штука.

Да, и кто же? Три дня назад мне сделал предложение пилот. И я сказала «да», представляете? Когда-нибудь он меня даже возьмет с собой полетать, унесет меня в небо.

Художник хочет провалиться в ковер от стыда. Он выбегает из комнаты. Отвергнутый. Что он может против пилота, даже если теперь он одет не в перепачканный краской комбинезон, а в костюм от Баркли. Стыд остается тем же самым, его не переоденешь в другой костюм. Вскоре после этого пилот разбился, а Сутин рассорился с лучшим знатоком, который когда-либо бросал взгляд на его картины.