Тогда одна рука отпустила меня и утерла мое лицо холодным влажным платком. Платок пах мамой.
— Пора домой, Миша, — сказала мне мама в самое ухо.
— Домой? — переспросил я так, словно ужасный розыгрыш все еще длился.
Она запрокинула голову и несколько раз кивнула. Откуда-то у нее берутся еще слезы, она их не вытирает.
— Знаю, — сказала мама. — Знаю, знаю. — Взяла меня за руку. — Пойдем, Миша, надо идти.
И мы ушли и оставили папу в этом хлипком ящике — только и защиты от твердой холодной земли.
Криштоф Крал, так меня зовут, если вдруг спросят. Я живу на улице Альбертов. Мой папа, Доминик Крал, работает в театре. Актер. Вы никогда о таком не слышали? Странно. А я жду его здесь после школы. Если репетиция затягивается, он велит мне сходить пока в кино.
Я иду сейчас в кино.
Поэтому я не ношу звезду. Потому что я христианин, разумеется. Уж никак не еврей. С чего вы взяли, что я еврей? Меня зовут Криштоф. Разве еврей назовет своего сына Криштофом? И Доминик Крал — опять же не еврей.
Да, он тощий. Как и я. Знаю-знаю, но мы такие от природы.
Я еще раз проверил куртку на груди. Нет, никаких следов нитки. Совершенно невозможно разглядеть, что тут что-то было. Я боялся, останется след, вокруг материя больше выгорела или еще что-то. Но повезло, никаких следов. На всякий случай я еще это место послюнил. Сам не верю, что затеял все это.
Криштоф Крал. Улица Альбертов.
Утром я нашел на лестнице десять крон и сразу сообразил: если продать еще один ремень, я смогу сходить в кино. А потом я зашел в какой-то подъезд и там содрал с себя эту дурацкую штуковину. Никак не мог решить: выбросить ее или спрятать в карман? Потому что, если спрятать и меня остановят наци, я скажу им: да вот же она. С меня ее какие-то мальчишки сорвали. Вот видите, край надорван? Они изо всей силы дернули. Я спешу домой, чтобы поскорее пришить ее на место, честное слово.
Но если я суну ее в карман, она может случайно выпасть. В самый неподходящий момент. Например, когда я буду покупать билет. Что тогда?
И я взял и бросил ее в мусор. Нет, не бросил. Закопал. Я зарыл ее в мусоре, а то вдруг кто-то пройдет сразу после меня. Увидит звезду, а потом меня. И поинтересуется, что да как.
Вообще зря я это затеял. Вернуться бы, пока не поздно.
Надо же. На Народном проспекте — обычный день. Трамваи, автомобили. Люди сидят в кафе. И не догадаешься, что гетто — а оно ведь неподалеку, — что густонаселенное гетто уже вовсе не так густо населено. Теперь, наверное, в Терезине больше евреев, чем в Праге. А может, и про Терезин тоже врут — может, нас отправляют в какое-то другое место.