Вдруг в дверь постучали. На миг все замерли, потом быстро стали прятать все, что могло нас выдать. Ведь тут никто не стучится. Павел и Гануш — они всерьез интересуются литературой и делают записи — сунули обрывки бумаги и огрызки карандашей под ближайший матрас.
Доктор Вайсс закрыл книгу, встал. И тут же сел.
Дверь открылась, но вошла какая-то еврейка — примерно маминого возраста, повыше ростом, в линялом платье в цветочек. Волосы у нее волнистые, даже курчавые, хотя почти все забраны в пучок. Она вошла и закрыла за собой дверь.
— Мама? — удивился Ила.
Франта поднялся, как только она вошла.
— Госпожа Цвайг, — сказал он, снова открывая дверь и пытаясь увести ее из нашей комнаты.
Женщина стояла неподвижно, будто не слышала.
— Госпожа Цвайг! — повторил он строго. — Простите, но у нас урок.
— Завтра транспорт, — еле выговорила она дрожащим голосом. — Нас отправляют.
Она подбежала к Иле и обняла его. Он явно смутился.
Доктор Вайсс снял очки и потер лицо. Франта громко вздохнул, но на этот раз ничего не сказал.
Я обернулся к Педро — тот сидел возле меня.
— Транспорт? — шепнул я. — Куда теперь?
Но Педро не ответил. Вообще все какое-то время ничего не говорили, таращились на маму Илы, которая уже плакала и даже не пыталась скрыть слезы.
— Сколько? — спросил наконец Франта.
Она утерла платком лицо.
— Две тысячи.
— Две тысячи, — повторил доктор Вайсс таким тоном, что сразу стало ясно: хуже и быть не может.
— Завтра? — уточнил Франта.
Женщина кивнула.
— Так, — сказал Франта. — Идите все во двор, берите тележки, везите одну к Дрезденскому корпусу, другую к Инженерному. Людям нужно помочь с вещами, особенно старикам из Инженерного.
У меня накопился примерно миллион вопросов, и, когда все поднялись, я направился к Франте, но тут вошел немолодой человек с красными глазами.
— Господин Форман? — окликнул его Франта.
— Педро! — торопливо, испуганно заговорил вошедший. — Где Педро?
Стоило выйти из корпуса, и сразу стало ясно, что это не обычный день в Терезине. Люди бегали туда-сюда, и у всех на лицах одно и то же выражение: как будто все знают, что этот плохой день вот-вот станет хуже, намного хуже.
— Не понимаю, — сказал я Феликсу (мы вместе везли тележку в Инженерный корпус). — Ведь у нас уже был транспорт — сюда?
— А теперь везут на восток.
— Куда — на восток?
Он пожал плечами.
— Откуда мне знать? На восток. Может, в Польшу.
— Но зачем? — спросил я. — Что там, в Польше?
Мимо пронесся какой-то мужчина, чуть не врезался в тележку.
— Говорят, там рабочий лагерь. Кто-то говорил, это место называется Биркенау.