И мы пошли дальше.
— Видели, как играет Отто Хирш? — спросил Франта. — Из комнаты номер один.
— Он ас! — сказал Иржи.
— Да, — согласился Франта. — Он самый сильный игрок в нашем корпусе, а ногами он работать умеет лучше иных опытных футболистов вдвое его старше. Но он смотрит себе под ноги, когда играет. Не надо никому об этом говорить, но, если честно, он всегда присваивает мяч, думает только о себе. Товарищам по команде остается только стоять и смотреть, как он играет. Погодите, вот будет у нас с ними матч — он один забьет три гола, но мы выиграем четыре — три.
Я никогда прежде не играл в настоящей команде. Вряд ли нам выдадут форму, это как-никак Терезин, но все же быть в настоящей команде так здорово! Нет, лучше, чем здорово. Это самое прекрасное, что со мной случилось с тех пор… с тех пор, как все это началось.
Иржи рванул вверх по лестнице к нашему корпусу, я за ним, наперегонки.
— Стойте! — крикнул нам вслед Франта, и мы остановились.
Франта оглянулся в ту сторону, где проходили Зайдль и Эдельштейн, — правда, они давно уже ушли.
— Нужно понимать, что нацисты — они тоже…
— Что? — переспросил я.
— Нацисты действуют заодно. Гитлер собрал в один кулак множество веточек. Миллионы. — Франта указал рукой на ряд деревьев. — Когда десять тысяч человек одновременно вскидывают руки и орут «Хайль Гитлер» — ничего себе пучок, да? Чтобы вывезти нас всех в Терезин, чтобы удерживать нас тут в подобных условиях, чтобы… чтобы делать все то, что они делают, пучок нужен очень, очень большой.
— Но если так, — заговорил я, — если так, что же тогда…
— Значит, — быстро перебил меня Франта, но потом на миг запнулся. — Значит, быть командой — это еще не все. Надо постоянно спрашивать себя: в тот ли пучок я попал? Хочу ли я усилить именно этот пучок, присоединившись к нему?
Я растерянно оглянулся на деревья.
— Нешарим — хороший пучок, — уверенно сказал Иржи.
— Да, — кивнул Франта. — В это я верю. Нешарим — отличный пучок.
Он потирает подбородок, думая… кто знает о чем.
— Пошли, веточки, — говорит он наконец. — А то все уже гадают, куда мы подевались.
Он побежал вверх по лестнице, и мы от него не отставали.