— И тогда Отто… — продолжал я.
— Отто? — переспросила мама.
— Отто Хирш. Я же тебе рассказывал.
— А! — Она опустилась на скамейку у своего корпуса и похлопала по сиденью, чтобы я тоже сел.
Сегодня я принес сюда свой обед, и мама настояла, чтобы мы ели на улице. Правильная мысль: хотя сегодня стало чуточку прохладнее, внутри Дрезденского корпуса все равно пекло.
— Значит, Отто…
— Да, он завладел мячом. Он знаешь как играет, я бы тысячу крон отдал, чтобы научиться такому дриблингу. Честное слово. А мы весь матч, как и велел Франта, оттесняли их к боковой линии. Это сработало, потому что…
— Как же сработало, когда вы проигрывали два — один?
— А если бы мы их не оттесняли, — я раздраженно закатил глаза, — то было бы уже четыре — один. Как минимум четыре — один.
— Разве я не молодец? Помню счет, — пошутила мама и пощекотала меня за ухом, была у нее такая привычка.
— Мам, перестань!
— И что дальше?
— Ну вот, Отто завладел мячом… — Я спрыгнул со скамьи. — И я должен был…
— Оттеснить его к боковой линии, да?
— Да, но… — В эту минуту я будто опять все вижу: какой Отто крупный, как быстро надвигается, как он сердито закусил нижнюю губу. — Я знал, что он хочет во что бы то ни стало прорваться. Весь матч он рвался в центр, но мы его не пускали. Я, Иржи, Лео и все остальные. И знаешь, что произошло?
— Ты… — Мама села поудобнее. — Нет, не знаю, Миша, расскажи.
— Ладно, тогда… — Я принялся показывать, но в одиночку неудобно. Я схватил маму за руку. — Встань!
— Миша, не надо!
— Ну пожалуйста.
— У меня сил нет. — Она отобрала свою руку. — Жара, и столько часов в ателье. А потом еще возилась с декорациями этой вашей чудной оперы.
— Пожа-а-алуйста! — заныл я. — Если я один буду показывать, ты ничего не поймешь.
Мама еще раз покачала головой, но все-таки поднялась.
— Даю тебе пятнадцать секунд.
— Хорошо, хорошо. Значит, ты — Отто.
— Я — Отто?
— У тебя мяч!
Но мама просто стояла и не двигалась с места.
— Веди мяч ко мне!
— У меня нет мяча.
— Притворись!
Я отступил на несколько шагов, и мама двинулась ко мне, очень медленно, такими маленькими, странными шажками — наверное, она думала, что вести мяч надо так.
— Ага, вот, если я весь матч оттеснял тебя к боковой и вдруг позволил тебе двинуться в центр поля, что бы ты сделала? Будь ты Отто?
— Я бы сказала: «Благодарю вас, господин Грюнбаум, вы очень любезны».
— Мам, я серьезно! — возмутился я. Что-то застряло у меня в горле, и я не сразу проглотил это «господин Грюнбаум». Но сейчас не до того. — Что бы ты сделала?