На другой день по прибытии Яновские отправились знакомиться с островом. Прииск разочаровал Андрейку. Вопреки его ожиданиям, золото не лежало там под ногами в виде самородков или хотя бы песка. Его вообще не было видно. Хмурые, грязные, плохо одетые рабочие, крутя ворот наподобие колодезного, поднимали из шурфов на поверхность бадьи с породой. Ее рассматривали и перебирали, а затем на тачках отвозили на промывку, которая была долгой, нудной и без видимых результатов.
— Где же золото? — спросил Андрейка отца.
— Здесь, — указал Мирослав на бадью. — Один золотник[35] на сто пудов песку. А получают за него рабочие жалкие гроши.
— А если кто-нибудь найдет большущий самородок?
— Зайдем сюда, — вместо ответа сказал Яновский-старший. Они стояли у барака приискателей, длинного и приземистого бревенчатого строения.
В бараке они застали лишь старика в рваном азяме[36]. Колтуны в волосах, похожие на рога, растрепанная борода, из которой торчали соломинки, делали его похожим на лешего. Шаркая по земляному полу немощными ногами в валяных опорках, старик ходил по проходу между двухъярусными нарами и бил мух. В разных углах барака гудели две железные печурки, на протянутых между ними веревках сушились онучи, порты, рубахи. Запах стоял такой, что Андрейка еще на пороге зажал себе нос.
— Здравствуй, дедушка, — ласково поздоровался Мирослав.
— Здравия желаю, барин, — ответил дед, всматриваясь в вошедших красными слезящимися глазками.
— Ну, какой я тебе барин!.. Ты что, один здесь? Остальные на работе?
— Шурфуют, милчеловек, шурфуют. Ищут энто проклятое золотишко…
— А ты никак на покое уже?
— Да, поскыркался[37] в свое время, а ныне совсем обезножел. Держат меня ребята из милости, я у них за истопника и за кашевара…
— А почему это ты так золото не уважаешь, проклятым называешь?
— Проклятое оно и есть. Через него вся моя жизнь загубленная.
— Неужто ни разу не подфартило?
— Почему? Было. В Урал-горах годов двадцать тому… Послал мне господь самородок на восемь с половиной фунтов да жужелок[38] пригоршню. Продал впотай и пожил год по-человечески.
— Это как? Пил, что ли? — усмехнулся Мирослав.
— Вестимо.
— Жалко сейчас поди: деньги-то немалые?
— Чего жалеть, милчеловек! Будет что вспоминать, как помирать стану.
— Сколько же тебе лет, дедушка?
— Зимой сорок пять будет.
На Андрейку эта цифра не произвела впечатления: для него все старики, кому за двадцать, но Мирослав содрогнулся, ведь этот человек был всего на десять лет старше. Ничего себе дедушка!
Когда Яновские вышли на свежий воздух, Мирослав сказал Андрейке: