Моряки и пассажиры, столпившись на палубе, с волнением всматривались в незнакомые берега. Там царила осень, теплая, мягкая, яркая. Привыкшие к строгим скупым краскам родных мест, северяне изумлялись буйной пестроте леса, покрывавшего бесконечные пологие сопки. Словно сам господь Бог, величайший из живописцев, забыл здесь свою палитру, и она, освещаемая солнцем, сияла всеми оттенками красок; там были мазки кармина, киновари, желтого кадмия и швейнфуртской зелени; берлинская лазурь неба с редкими вкраплениями белил — облаков и ярь-медянка бухты дополняли эту картину…
Любоваться красотами, впрочем, было некогда: колонистов ждала работа. До наступления холодов предстояло построить жилища, подсобные помещения, ну и, конечно, баню — знаменитую на весь мир финскую сауну. В тайге застучали топоры, зазвенели пилы, запылали костры.
Колонисты продолжали жить на корабле, поставленном на прикол у берега. Забыты все ссоры и раздоры, общие заботы и совместная работа сплотили, сдружили людей. Семейные строились отдельно, холостяки сооружали — один на всех — просторный барак-времянку. Фабиан помогал последним, хотя сам на суше не собирался селиться: его домом было, как и раньше, море.
Кое-кто виновато посматривал в его сторону: не забыли, как еще совсем недавно упрекали капитана во всех бедах, преследовавших «Александр II» на всем его долгом и мучительном пути. А сам Хук давно забыл об этом, был, как всегда, ровен и приветлив со всеми, хотя и несколько сдержан.
Пора было налаживать контакты с соседями, с местным населением, и общество поручило эту дипломатическую миссию капитану Хуку и пастору Хаккенвейну. Для этого им необходимо было пройти берегом залива Восток в северо-восточную его часть; там, в устье реки Таудеми[59], находилось, по слухам, стойбище тазов, или, говоря точнее, орочей[60].
Собираясь в дорогу, Фабиан спросил пастора:
— Как вы думаете, святой отец, не следует ли нам взять подарки для аборигенов? Как-никак мы послы.
— Пожалуй. Только что же им дарить? Разве что бусы, зеркальца и прочие безделушки, которые приводят в восторг дикарей.
— Не думаю, что они совсем уж темные, — возразил Хук. — Конечно, я не знаю этих людей, но слышал, что они потомки чжурчженей и бохайцев, создавших когда-то здесь высокоразвитые государства…
— Именно когда-то… А теперь они дикий народ, так сказать, tabula rasa[61].
— Ладно, поглядим, кто прав.
Каждый остался при своем мнении и соответственно ему приготовил свои подарки: капитан Хук — новый двуствольный штуцер, а пастор Хаккенвейн — дешевые украшения, приобретенные, очевидно, для этой цели еще в Гельсингфорсе.