— Сколько ему лет? — с интересом спросила Таня.
— Не знаю…
— Не знаете, сколько лет вашему сыну?!
— Когда я нашел его в разоренном хунхузами удэгейском стойбище, ему было два или три года. Родители его, как и все обитатели стойбища, были убиты, а сам он едва дышал. Дыбовский его вылечил, а я взял себе. С тех пор прошло восемь лет… Я не люблю слова «неродной», холодом от него веет, и не люблю, когда удивляются, что мы разной национальности. Разве это так важно? Андрейка мой сын, и точка!
— Простите меня за мой вопрос.
— Ничего, вы же не знали… И последнее о себе. Сейчас я служу управляющим на приисках Аскольда, но службу намереваюсь оставить и поселиться в Усть-Сидеми, это на той стороне Амурского залива, куда приглашаю и вас, Таня… Ну, что скажете?
— Я согласна, — прошептала она.
Никогда не думала она, что способна на такое безрассудство: принять предложение от совсем незнакомого человека. Правда, Мирослав показался ей симпатичным и добрым, а рассказ его вызвал уважение и сострадание. И все-таки себе она могла признаться, что дала согласие только потому, что не чаяла иначе вырваться из ненавистного ей дома. «Хуже не будет», — думала она. Но уже через несколько дней Таня поняла, что нашла свое счастье. Она не верила в случайность встречи с будущим мужем, как истинно верующая, она считала, что это Бог, свидетель ее тяжелого сиротского детства и мучений в чужом доме, послал ей хорошего человека. Кстати, о вере… Яновскому, католику, для того, чтобы жениться на православной, нужно было перейти в ее веру. Он и это сделал быстро, не раздумывая.
Некоторое время Татьяна Ивановна пожила с мужем и приемным сыном на Аскольде, а потом Мирослав, у которого кончился срок договора, приняв предложение капитана Хука, перебрался с семьей в бухту Сидеми. Местность идеально подходила для осуществления тех грандиозных планов, которые наметил Мирослав.
Многое он сделал, еще больше не успел: стая кровожадных волков Хун загнала его, как оленя Хуа-лу, на твердый наст и теперь готовилась растерзать обезноженного и беззащитного.
Однако каторга, скитания и лишения закалили не только его могучее тело, но и дух. Смерть, которой он не раз глядел в лицо, ему не страшна. Какими бы зверскими ни были пытки (а ему известно, на что способны хунхузы), он не унизится до просьб о пощаде. Они могут сломать его физически, но не морально, они могут с него, живого, содрать кожу, но лица он не потеряет!
— Кого ты хочешь запугать, ничтожество! Прошедшему ад чистилище не страшно!
— Увидим, господин Яновский, увидим! — ухмыльнулся Ван Ювэй. — Как говорят у нас: хоть ухо человека маленькое, но почесать его можно всласть…