Канг с Мирослава сняли еще в фанзе кривого Лю, но руки оставили связанными. Его усадили на Артиста, ноги вставили в стремена, а стремена связали под брюхом коня. Поводья держал ехавший впереди бровастый маньчжур, отвечавший за пленника.
Джангуйда уходил на юг. Справа тянулись Черные горы, по вершинам и отрогам которых проходила граница с Маньчжурией, слева доносилось соленое дыхание залива Петра Великого. Ван Ювэй являл собой прямую противоположность безмятежному ясному дню — был мрачен как туча. Его злило все: и неудачный налет на Усть-Сидеми, и несговорчивость пленника, и преследование его отряда дружиной Чжан Сюаня, этого отступника и предателя.
Толстяк сидел на коне, ссутулившись, уронив голову на грудь, а грудь на живот. Он не любил верховую езду. На родине в бытность чиновником он передвигался на большие расстояния сидя в паланкине, и только более прибыльная разбойничья жизнь заставила его пересесть в седло. Тучное рыхлое тело джангуйды мучительно реагировало на каждый шаг лошади, а несколько часов скачки делали его больным на весь день.
Ван Ювэй поднял голову, огляделся и неожиданно встретился взглядом с Мирославом. Пленник смотрел на него, как и тогда, в фанзе, с кангом на шее, уверенно и даже насмешливо. «Ничего, скоро ты посмотришь иначе! А может, и вообще не посмотришь: выколю тебе глаза!»
Хунхузы, обеспокоенные погоней за ними, уже несколько раз предлагали своему вожаку на рысях уходить за кордон в направлении города Хуньчунь, а Яновского забрать с собой или, что лучше, убить здесь, но джангуйда одним движением бровей пресекал подобные разговоры: у него были свои планы относительно пленника.
Можно, конечно, увести его с собой на ту сторону, рассуждал джангуйда, но тогда будет очень сложно получить за него выкуп. Нет, он, Ван Ювэй, заставит Яновского здесь, на месте, расстаться со своим золотом, в наличии которого он не сомневался; день, два, три будет его пытать, а заставит! Такие случаи уже бывали… Но для этого надо сначала оторваться от погони и укрыться в надежном месте.
Такое место у него было. В нескольких ли[94] от пограничной реки, которую маньчжуры называют Тумень-ула, а корейцы Тумангана, в укромном распадке находился Шенцзячжуан — хутор старины Шена, менялы и скупщика краденого, давнего друга хунхузов. Ван Ювэй знавал его еще по Аскольду, где они промышляли в одной шайке. Усадьба Шена была хороша во всех отношениях — просторна, крепка и расположена недалеко от каменного пограничного знака Г — точки, где сходятся границы России, Китая и Кореи. После того, как дело будет сделано, то есть золото получено, а с Яновским покончено, можно легко ускользнуть в любом направлении — хоть в Корею, хоть в Китай: хунхузы, подобно зверям, путешествуют без виз!