Белые не решались атаковать и ограничивались мелкими стычками с боевыми охранениями красных, выдвинутыми вперед, и тогда Сакович на военном совете предложил самим перейти в наступление. В ночь на 1 августа оно началось на правом фланге противника.
Ничего этого, конечно, не знал юный красногвардеец Журба-Щедрый, как и его товарищи — бойцы 4-го Спасского батальона, которые находились как раз на противоположном фланге и не спеша окапывались на задах деревни Лутковка. Иван быстрее других отрыл свой окоп — места-то ему требовалось меньше, чем взрослым, — и уже основательно обжил его. Сейчас он лежал на боку, правую руку положив на приклад винтовки, а левой то и дело ныряя в раскрытый сидор за очередным сухарем: отчего-то все время хотелось есть (так у него бывало и перед контрольной в семинарии). Из соседних ячеек тянулся противный махорочный дым. Иван неодобрительно косился в их сторону: «Портят воздух!»
А воздух был хорош! Упоительная утренняя свежесть разливалась в нем, в наступающем дне, первом дне последнего месяца лета. Солнце, умытое в росах правобережья Уссури, восходило на блекнущую синеву неба, суля скорую жару. Откуда-то с востока доносился смутный гул канонады, а здесь вовсю распевали камышевки. Одна из них, видать, самая бедовая, уселась на бруствер, перед Иваном, игнорируя и его самого, и его оружие. Она подергивала хвостиком и что-то поклевывала. Ване припомнился дурацкий, не помнил, чей, стишок: «Ходит птичка весело по тропинке бедствий, не предвидя для себя никаких последствий».
— Улетай, глупыха! Зараз стрельба начнется!
Камышевка послушалась, но бой все не начинался. Еще на рассвете белые дважды высовывались из хутора, лежавшего в версте от линии окопов, но, встреченные пулеметными очередями и винтовочными залпами, быстренько ретировывались. Третья атака задерживалась.
Иван стрелял вместе со всеми, не уверенный, что попадает, но верить этому хотелось. А еще, глядя на удирающих контриков, он верил, что они, взрослые, настоящие солдаты, боятся его, мальчишку, и от сознания этого он вырастал в собственных глазах, укреплялось то чувство собственной значимости, какое возникло у него, когда он впервые надел военную форму и взял в руки оружие.
К середине дня и командирам, и бойцам батальона стало ясно, что здесь, возле Лутковки, ничего серьезного не произойдет, что главные события развернутся — или уже развернулись — где-то восточнее, на правом фланге фронта. Это подтвердил и связной из штаба, прискакавший на жеребце с лоснящейся от пота шкурой и передавший приказ выдвинуться левее железной дороги, в направлении на Каульские высоты. Послышалась команда строиться.