На моем начинающемся жизненном пути мне попадались люди, принадлежавшие к разным социальным группам и слоям нашего социалистического общества. Разногласия, возникающие в мальчишеской среде, я решал просто и даже примитивно. Дружил с одними и бил морды другим пацанам, выходцам из семей состоятельных и вельможных папаш. Дружил и дрался с уличными пацанами, такими же, как и я. Тогда все споры могли решаться дракой. Утруждать себя словесным убеждением оппонентов и разъяснениями правоты было не принято. Кто сильнее, тот и прав. А причиной драк, как правило, были проявления черт отрицательного характера у процессуального соперника, если говорить сегодняшним языком юриста. Правда, при этом я слабых не обижал и не унижал. Им было порой достаточно одного подзатыльника. Со старшими и сильными парнями приходилось драться отчаянно и бесстрашно. За это и уважали.
Дома, в детстве, я воспитывался в атмосфере любви, которая внешне почти никак не проявлялась. «Ути-пути», — такого не было. А, наверное, воспитывало меня доброе отношение друг к другу членов моей семьи: мамы и папы, бабушек и дедушек, тетушек и дядей, взрослых друзей нашего семейства. Улица же закаляла характер. В первую очередь своей жестокостью околоуголовной пацанской среды послевоенного времени, постепенно переходящего в атмосферу ярких побед социализма.
Тогда же я столкнулся с эдаким проявлением двуличности.
— Сереженька, мой хороший, — ворковала мама Бути (это кличка Сереги Павловского), моего одноклассника, встречая меня в прихожей своей трехкомнатной квартиры, когда я приходил звать друга на улицу.
— Сыночек, ты там тепленькие пирожки, которые я напекла, Сережке Решетникову на улице не давай, кушай сам, — кричала она из кухни, не видя меня, пришедшего уже в другой раз за Бутей, стоящего в ожидании в коридоре.
«Как же так можно относиться к человеку, ко мне?» — горько щемило в моем сердце.
Но на улице кто-то кричал: «Сорок восемь, половинку просим!» И Бутя непринужденно отламывал кусок вожделенного пирожка. Удачливый победитель делился своей добычей с другими мальчишками. Все дружно смеялись. Было весело, и обида проходила сама собой.
Потом мы всей толпой ходили ко мне домой смотреть телик, подаренный нам бабушкой Верой Решетниковой, мамой моего отца. Телевизоры тогда были далеко не в каждой семье. У нас был аппарат с линзой перед экраном для увеличения изображения. Она заполнялась водой. Каждый из нас развлекался, засовывая фигушку между экраном и линзой. От этого фигура из трех пальцев становилась сказочно большой и забавной. Тот телевизор, ленинградского производства, назывался КВН-49. Он был разработан инженерами Кенигсоном, Варшавским и Николаевским. Отсюда и его название.