– Извини, – говорит он, вставая со стула и отступая назад. – Давай все сделаем как надо. – Он целует Алексию в обе щеки, очень формально. Указывает на стул.
– Пожалуйста, – говорит Алексия, и он снова садится.
– Прошу прощения за опоздание. Робсон хотел подольше побыть с Луной.
– А он…
– Остался в отеле.
– Я думала, ты поручишь его…
– Стае? Нет, ему там не место.
– Я собиралась сказать – Лукасу.
– И с Лукасом ему не место.
Он улыбается по-другому: настороженно, сдерживая эмоции.
– Робсон хотел встретиться со своими старыми друзьями-трейсерами – из тех времен, когда он жил в Байрру-Алту. Я велел эскольтам не выпускать его из дома.
– У вас есть эскольты?
– Атрибут текущего момента. Я хотел бы выпить, Алексия Корта. – Он резко меняет тему, и в этом слышится нечто стремительное, проницательное, волчье.
– Я пила «голубые луны».
– Они никогда мне не нравились, – говорит Вагнер и заказывает кайпирошку. Алексия присоединяется к нему: звенят бокалы, и музыка уютно пульсирует у нее в животе, как дитя в утробе. Водка помогает разговору продвигаться, но все равно случаются долгие паузы, когда Вагнер обдумывает вопрос, странные отступления и заявления невпопад, а также напряженный разбор каких-нибудь случайных замечаний. Пока он молчит, Алексия размышляет, можно ли любить и тень, и волка. Если бы у нее была возможность выбирать, какого Вагнера Корту она предпочла бы? А вдруг только волк может любить волка? Тут она понимает, что другая женщина уже задавалась этим вопросом и нашла ответ. Женщина, которую он любил, которая предала его и заплатила ужасную цену. И вот теперь Алексия Корта вертит в уме все эти компромиссы и договоренности.
Он смотрит на нее, широко распахнув глаза. Ему неловко.
– Прости, я отвлекся. – Тут ему кажется, что этого оправдания мало. – Просто задумался о завтрашнем дне.
Надо заставить его говорить.
– Ты ведь там был, верно?
– Я был в Суде Клавия, когда Брайс бросил вызов Лукасу.
– Если не возражаешь… ты не мог бы мне рассказать? На что это похоже.
Вагнер уходит в себя, словно погружаясь во тьму на несколько секунд.
– Это быстро, – говорит он. – Быстрее, чем можно себе представить. Я быстрый – точнее, другой я, но не такой, как ножи. Ножи опережают осознанные мысли. Одна ошибка, секундная потеря концентрации – и ты труп. В этом нет ничего чистого или почетного.
– Ты видел… результат?
– Смерть – вот и весь результат. Неизменный результат. Если обнажаются клинки – кто-то умирает. Я видел, как Карлиньос рассек ножом горло Хэдли Маккензи и плеснул его кровью в лицо его матери. Я видел, как он взял нож и стал кем-то, кого я не узнавал.