Один раз прохожу и — о, ужас! — лежит весь перемолотый гусеницами трелевочного трактора человек. А на гусеницах висит глазное яблоко погибшего. Заснул пьяный в колее, тракторист ночью не заметил.
Поговорка «Лес — судья, медведь — прокурор» — это, наверное, про этот край.
Для нашего лагеря нужно было произвести какие-то кузнечные работы, меня отправили искать кузню. Нашел быстро по стуку молота. Высоченный, красивый парень так виртуозно работал, что я даже залюбовался.
Познакомились, он с улыбкой сказал, что все его зовут Кузей. Быстро решили свои кузнечные дела, денег он не взял.
«Люди должны помогать друг другу,» — сказал Кузя.
Было чистое время и чистые люди, они еще не были отравлены принципами рыночной экономики, зарабатыванием денег на всем и любой ценой не занимались. Взаимопомощь и взаимовыручка была тогда «в тренде» (Вот ведь, какое неподходящее слово написал, не из той эпохи оно…).
Наконец-то, мы и закончили приготовления к приему наших студентов. Отряд приехал.
Сорок человек вечером собралось у костра, из наших репродукторов звучала музыка. Играли «Самоцветы». Круче и популярнее группы тогда не было в Союзе. Ребята танцевали, с нами было несколько девчонок. На музыку со стороны поселка к нам потянулись парни. Они были пьяны и, по-видимому, искали приключений. Впереди всех возвышался Кузя. Подошли, стали слушать музыку. Потом подходит один гонец и говорит:
— Кузя хочет подраться на перчатках.
Оказалось, тот увидел боксерскую амуницию и решил порезвиться.
Заходит в наш круг и строго спрашивает:
— Кто?
— Кто что? — переспрашивают его.
— Ну, драться, — говорит Кузя и начинает натягивать перчатки на свои пудовые кулаки.
Перчатки потрескивают по швам и разваливаются.
— Тогда без перчаток.
Кузю заусило. Желающих не было. Кузя начал было обижаться, но толпа вытолкнула вперед меня. Был бы здоров Старший мамонт, думаю, он бы вышел сам.
— Ну, давай, Кузя, помашемся, — стараясь держаться, как можно бодрее, говорю я.
Все обступили нас кольцом, круг замкнулся, отступать некуда.
Началась драка.
Кузя размахивается рукой и со всего маха, со всей своей дури бьет. Я уклоняюсь, он теряет равновесие и падает.
— Лежачего бьем? — спрашиваю его.
— Нет, не бьем, — озадаченно отвечает Кузя.
Он встает и снова, из-за спины, посылает свой удар.
Такие удары мне не страшны, попасть ими трудно в движущуюся мишень. Я перемещаюсь и думаю:
«Как же ему попасть по бороде. Табуретку, что ли, подставить».
Это не драка, не смертный бой. Это обычный кулачный поединок, которым славилась Русь. Здесь нет злости и подлости, здесь все измеряется молодецкой удалью, ловкостью и богатырской силой.