Тут вся компания потонула в океане смеха.
Сында, прокашлявшись и немного успокоившись, встал, как дипломат на международном саммите, и начал осторожно подбирать слова:
— Понимаешь, Сергей, у нас совхоз коневодческий. Стало быть, мы разводим коней. Аднаха, есть племенные кони, и, аднаха, бывают не очень породистые. Племенные кони используются, аднаха, для размножения. А другим это дело, аднаха, не надо. Понимаешь меня, Серега, или, аднаха, нет? — продолжил свой дипломатический спич Сында Боздоев.
— Вы че, меня конскими яйцами кормите? Кастрируете, варите и едите их? — в недоумении и растерянности пробормотал я.
Смех ниагарским водопадом обрушился на нашу избушку. Казалось, что гора Алтын Мондырга подпрыгивает от раскатывающегося по склонам Саян хохота. Все смеялись до слез. Видимо, таким дебильным был у меня вид в эти мгновения.
Потом, вытирая слезы, Борька Скогорев наливает мне из бочки с червяками бурятский алкогольный напиток тарасун, на вилку поддевает и протягивает мне то, что уже никогда не понадобится не очень породистому коню, и произносит тост:
— Давайте выпьем за посвящение нашего молодого друга Сереги в буряты.
Все опять смеются. Я выпиваю и закусываю.
— Что, я же не дурнее других. Я же уже бурят, однако, — все опять смеются.
Тут я начинаю пытаться брать бразды разговора в свои руки:
— Че-то, Сында, неправильно разговор у нас пошел. Начали о бабах, это в конце должно быть, перед дракой. Сначала по работе надо поговорить, однако.
Все опять давай ржать.
— А че тебя по работе волнует, а, Серега? — спрашивает Сында.
— Ну, какой план у вас, как его выполняете? — вопрошаю я.
Сында на минутку стал серьезным и говорит:
— Хозяйство у нас плановое, убыточное. Государство дает нам план убытков на один миллион рублей в год. Мы план перевыполняем, даем три миллиона рублей убытка в год.
— Выходит, вы передовики производства? — неудачно пытаюсь пошутить я.
— Нет, Серега, не все так просто, — грустно отвечает Сында.
— Давай лучше о бабах разговаривать, как-то веселее это получается, — говорит Сында.
Тут дверь открывается и заходит баба. Бабой-ягой ее назвать трудно, но что-то схожее в ее образе есть явно.
— Это жена шамана, — представил нам гостью Сында.
Мы раскланялись, сидя за столом. Женщина сказала, что надо выпить, и мы налили опять чашу и пустили ее по кругу.
Когда «Баба-яга» передала мне чашу, чего-то пить мне не хотелось. Но Борька показал втихаря мне кулак. Я выпил. Чувствую большую симпатию этого почти сказочного персонажа к себе. Знаки внимания, потом приглашение в дом шамана. Уже не знаю мотивов этих симпатий, но нести жену шамана нам с Борькой пришлось на руках. Мы кряхтели, перелезая через изгороди, а наше чудо еле ворочающимся языком всю дорогу то ли пела, то ли произносила мантры и заклинания — понять было трудно.