Вскоре на заставу прибыл и начальник отряда. Он долго, задумавшись, стоял перед клеткой Вихря, потом взял меня под руку и сказал:
— Слушай, брат, пора кончать с этой собачьей историей. И мне тяжело, однако ничего не поделаешь, его надо пристрелить.
Командир уехал, а я остался в комнате наедине со своими думами. Не знаю почему, но я, как и бойцы, не верил, что пес взбесился — мне все казалось, что мы его просто не можем понять. Вечером я собрал бойцов в клубе и сообщил им о приказании. Решил спросить, кто добровольно согласится выполнить приказ. Но когда увидел, с каким укором все посмотрели на меня, мне стало неудобно. Зачем же, сказал я себе, я должен мучить парней, зная, как они любят пса и как сильно сочувствуют его горю. Пошел в перевязочную, где находился покусанный.
— Слушай, Василь, — сказал ему, — тебе больше всего досталось от пса. Поэтому ты должен его пристрелить. Есть приказ командования убить Вихря, все равно он уже не исправится.
Парень встал, взял свой автомат и вышел, а я присел в перевязочной и стал ждать выстрелов. Немного погодя Василь вернулся и, опустив глаза, поставил автомат в шкафчик.
— Не могу, товарищ капитан! Я не трус, но не могу… — едва проговорил он.
Я понял, что и он не согласен убить собаку. Кивнул ему, чтобы ложился, и вышел из комнаты. Эх, Бахчеванский, сказал я себе, придется тебе самому выправлять положение.
Утром я вышел из здания заставы еще до подъема бойцов. Заметив, что я иду с автоматом к клеткам, часовой понял, в чем дело, посмотрел на меня из-под насупленных бровей и отвел взгляд в сторону, чтобы не видеть, как я буду убивать Вихря. Взведя автомат, я остановился перед клеткой. К большому моему удивлению, на этот раз собака стояла спокойно. Будто поняв мои намерения, Вихрь навострил уши и выжидающе посмотрел на меня, — может быть, он ждал, что я с ним заговорю.
Его умные влажные глаза, которые излучали глубокое страдание, смотрели на меня испытующе и словно спрашивали: «Зачем ты пришел? Чтобы меня убить? Так стреляй же, я готов умереть! Я верно служил, а сейчас никому меня не жаль. Зачем мне жить без моего товарища? Стреляй, ведь я же привязан и тебе нечего бояться!»
Мне стало тяжело. Как я убью его, привязанного, в клетке, где он вырос! Протянув руку, я открыл дверцу клетки и отстегнул поводок. Вихрь немного подался назад, но продолжал смотреть выжидающе. Освободившись от ремня, пес не бросился на меня, как он это делал в последнее время. Мои пальцы готовы были в любой момент нажать на спуск автомата. И здесь, когда я в последний раз бросил взгляд на Вихря, в моем сознании, словно живой, возник образ сержанта. Я вспомнил, как Ваклин, вспотев, бегал рядом с подрастающим псом, обучая его, как он ласкал Вихря и целовал его, когда тот выслеживал или задерживал нарушителя. Вспомнил я и взгляд пса, когда он, выбиваясь из последних сил, принес на заставу фуражку сержанта. У меня задрожали руки, и пелена застлала глаза…