Потом, также, не отрывая взгляда, села обратно на стул.
Профессор Агаров встал и, подойдя к академику, пожал остов некогда большой и крепкой руки.
— Я слышал, беда у нас случилась? — спросил Щелоков, разглядывая Викторию. — Говорил я ей, научись отдыхать. Все работала и работала.
— Состояние тяжелое, — констатировал Агаров. — Но мы надеемся, что она выкарабкается.
Все сидели, не дыша.
— Вам не кажется, профессор, что ось Еременко — Бестужева несет в себе что-то трансцендентное?
Агаров почесал однодневную щетину на подбородке.
— Операция действительно была непростой. Пришлось сшивать аорты разных диаметров. А так, чтобы что-то необычное…
— Врачи — тоже люди, и они могут ошибаться, — сказала, вдруг осмелев, Виктория.
Щелоков внимательно посмотрел на интерна сквозь толстенные увеличительные линзы. Вику сразу вжало в кресло, и она стала похожа на маленького жучка под микроскопом.
Агаров кинул на нее хмурый взгляд, мол, куда ты, молодой ивняк, лезешь?
— А ты, дочка, далеко пойдешь, — проговорил Щелоков с отцовской теплотой. — Правильно ты сказала. Врач может ошибаться. Это делает его мудрее.
Ненадолго повисла гробовая тишина, разорванная зазвонившим стационарным телефоном. Агаров протянул руку и снял трубку:
— Кардиохирургия, слушаю.
Несколько минут он молчал, и было видно, как недоумение на его лице сменяется смирением и опустошенностью. Через полминуты он положил трубку.
Все смотрели на профессора. Он окинул всех взглядом, в том числе и Щелокова, после каждого глотка словно бы жевавшего кофе, и произнес:
— Только что, не приходя в сознание, скончалась Елена Николаевна.
Вика взвизгнула и тут же прикрыла рот ладонью. Василий и остальные хирурги только нервно поморгали. Зато академик, словно не услышав слов Агарова, встал, поклонился и, шаркая ногами по линолеуму в сторону двери, пробурчал себе под нос:
— Что ж, врачи тоже умирают.
Агаров молча встал со стула и вышел следом за академиком. За ним, взяв по сигарете, решили выйти и хирурги.
В ординаторской осталась только Вика. Она села на место Елены Николаевны и сняла туфли, освободив от заточения затекшие ноги. Поджала их под себя и отрешенно стала смотреть на частицу видимой из окна Москвы. Ту частицу, которую много лет подряд видела заслуженный врач столицы.
На секунду Вике показалось, что частица тоже внимательно смотрит на нее, словно изучая новое лицо. Интерну вдруг стало как-то неуютно сидеть в этом крутящемся кресле.
Она слезла со стула и босиком перешла на прежнее место, продолжая ощущать невидимое молчаливое осуждение по ту сторону окна.