— Наш христианский долг делиться всем, что у нас есть. Спасибо, что откликнулись на приглашение разделить этот скромный воскресный обед. Двери моего дома всегда открыты.
Лев Николаевич легонько ударил бокалом по бокалам жены, двух сыновей, щупленькой дочери и пригубил сок.
Наслаждаясь моментом, он закрыл глаза и глубоко втянул ноздрями благоухающий смолистый воздух. Где-то рядом пели соловьи.
— Но одежда и обед — это еще не все, — с улыбкой добавила супруга.
Жена, стройная женщина лет пятидесяти (ровесница мужа), стала копошиться рядом с вечнозелеными туями.
— Подходите, друзья, не стесняйтесь, — пригласил хозяин дома.
И уже шепотом стал выговаривать супруге, за то, что она не потрудилась заранее аккуратно разложить пакеты.
— Ну, идите же! — вновь позвал Лев, расплывшись в улыбке. — Не бойтесь.
Нищие, помогая друг другу, стали неуверенно вставать из-за стола, и, шурша белым гравием под ногами, двигаться в сторону Льва Николаевича.
— Бедные мои розы, — тихонько произнесла жена, видя, как нищие задевают колючие кусты.
Хозяин дома демонстративно брал то из рук жены, то из рук дочери, то из рук сыновей пакеты и отдавал их беднякам, приговаривая с покоряющей искренностью, на которую был способен, что теперь каждый из них — часть его большой семьи.
Хромые и калеки брали пакеты и, стесняясь заглянуть внутрь, уходили через широкие резные ворота.
— Какой Вы все-таки молодец, Лев Николаевич, что пригласили этих обездоленных людей, — заявила жена Геннадия Павловича в тот момент, когда последний нищий получал пакет. — Вы для нас — пример христианского благочестия!
— Ну что Вы, не стоит, — кланяясь чуть ли не до земли, не согласился он.
Статная высокая женщина подошла к Софье Андреевне, взяла ее под локоток и тихонько заметила:
— Это ты, Софья, правильно сделала, что Марию не пригласила. Хоть она и твоя школьная подруга, но блудниц нужно учить. Думает, если в храм пришла, ей все забудут и простят? Я мужа никому не отдам без боя!
Софья Андреевна поклонилась в знак согласия.
— Ты мне потом вот этой иерихонской розы дай саженец. Посажу перед крыльцом.
— Не поскупился на угощения, Лева, — одобрил Геннадий Павлович, облизывая жирные пальцы. — Благодарствую.
— Геннадий Павлович, это я должен пасть на колени перед вашим добрым сердцем.
— Ну не стоит, Лева. Я же для общего дела. Вон для этих.
Геннадий Павлович указал вялой пухлой ладонью на нищего, который, не отпуская пакет единственной сохранившейся рукой, украдкой выпил рюмку водки и закусил куском черного хлеба, посыпанного солью.
Софья Андреевна подошла к калеке, заботливо, по-матерински отряхнула пыль с его военного, выгоревшего на солнце кителя, где вместо погон виднелись темные прямоугольники, и с улыбкой указала ему на ворота. Тот что-то буркнул в ответ и ушел, прихрамывая.