Постояли.
Посмотрели.
Низачем. Дальше!
Старопименовский переулок.
— А что с работой? — сказал я.
— Работа — такое барахло, — сказала Лида.
— В смысле? — сказал я.
— Заработать денег на отпуск, заработать денег на пенсию, заработать денег на гроб, — сказала Лида. — Угар, ага.
— Такие дела, как сказал бы Воннегут, — сказал я.
— Ты вообще не работай, — сказала Лида. — От этого появляются деньги, — сказала она. — А с ними — несчастье.
В двух шагах от нас — убегала Тверская. Москва — циферблат часов на волосатой руке сомнительного господина: Тверская — минутная стрелка, Арбат — часовая. И тянется стрелка поджарая — крутится, спешит! спешит жить, раскидывает по бокам магазины, прохожих, гоняет туда-сюда дорогие, дешёвые автомобили; особняки, товарищи, снобы-модернисты — такие дома.
Фонари зажглись украдкой: гирлянды развисли по ним — да это же бокалы медовухи! — нам некогда пить.
У похожего на аккордеон дома «Известий» нас поджидал Пузо. Глаза красные, борода безобразная, сам — тоньше, чем спичка. Он закатывал рукава и штанины, снимал шапку и снова надевал, — не прекращая, он чесался, самым основательным образом.
— Ты чего чешешься? — сказала Лида.
— Давно не мылся, — сказал Пузо.
Лида всучила ему одолженный когда-то сто пятьдесят лет назад джойстик, схватила меня за руку и потанцевала дальше.
— А давай на качели, на «Маяковской»? — сказала она.
— Лида!.. — попытался сказать я.
Через дорогу от нас старички играли сёрф.
Огромные, неуклюжие качели — напротив консерватории. Памятник Маяковского раньше не был такой огорошенный: поставили качели — стал.
Даже оказались свободные. Раскачиваемся сильно и весело. Вдруг — ноги задраны кверху. Падаем, падаем! Бух! Прямо на спину. Смеёмся.
Дальше.
Теперь в синагогу. Знакомыми переулками — не попасть на Патриаршие! только не на Патриаршие! — (там скука) — выходим к Большой Бронной. Студенты спросили, как пройти к легендарной чебуречной на «Тверской». Вот так, вон туда, а потом налево. Не за что!
— Мы с Пузом как-то на Байконур пролезли. Смотрели, как ракету пускают, — сказала Лида.
— Прикольно, — сказал я.
Красный свет, передышка (Лида никогда не идёт на красный свет; а вдруг дети? а как им объяснишь? что взрослым можно, а им нельзя? но опять ложь получается и как всегда). Водопад продолжает движение: она дует губы смешливо.
— Ну, рассказывай, — говорит Лида.
— Что рассказывать? — говорю я.
— Всё рассказывай, — говорит она.
Зелёный свет. Слава Богу, можно не рассказывать!
За пуленепробиваемым — с наклоном — стеклом спряталась звезда Давида: тут квартируют хасиды. Лида забежала и сказала ждать.