— — — — — Всё дело в том, что тире — это настолько же полнота, насколько и пустота: канат, протянутый меж двух чужих друг другу смыслов. Французское tirer — означает «растягивать». Вы чувствуете? Тире — это время, но время особое — время нелепое. Тире скрадывает ненужное, но его же и выпячивает: тире — это зазор, это само по себе ощущениежизни.
Шелобей чувствовал, как восторженные мурашки заползали по его телу, — и не мешал им. Всё то же самое он думал и сам, но никогда не умел так сказать.
— Но… — начал он, вдруг посмурнев. — Но как его замечать? Как жить-то с этим знаком?
Она усмехнулась и дымно прикрыла глаза:
— — — — — А этого сказать я вам не могу. Тире отовсюду пытаются вымести, выгнать. Я не писала Рильке о тире — хотя только о тире мы и разговаривали: я зашивала его между строк. Вы знаете, я попыталась найти ответ в тире верёвки. Но точка оказалась многоточием.
Она докурила папиросу, смяла мундштучок и бросила вон. Наползал облезлый туман. Не прощаясь, платье прошелестело — босиком — в кусты. Шелобей хотел было догнать, но его шаги стали непонятно коротки, а слова непомерно тяжелы. Когда она исчезла совсем, ни Шелобей, ни Елисей не могли сказать — была ли.
В Петербурге пробыли ещё день (обратно тоже на элках): ни у Шелобеевой бывшей, ни у Елисеева друга не останавливались — бухали. В одном дворике накатят — в другом поссут (есть что-то в этом закадычное — ссать во дворе с другом): и в парадной успели, и на крыше какой-то, и в Михайловском парке (через забор — ночью — перелезали под камерой), не гнушались даже памятниками. Весь Петербург обоссали! А до их поездки такой чистый город был…
Всё-всё Шелобей Лидочке рассказывал. Всё! И даже про дырку на носке.
— Так. Погоди. — Она положила Шелобею ладошку на лоб. — Цветаеву, говоришь, видел? — Она забрала руку, два раза подула на неё, помахала — и состроила подбородком рожицу.
Гуляли в Филёвском парке и искали, где пустить жёлтый шарик в небо (болтается дурашливо на Лидином рюкзаке). Весна вдруг сделалась какая-то неуверенная: листья под ногами только прошлогодние, втоптанные — они не охают и не шуршат. И голенько так, пусто — ветки потряхивают костьми, — а из-за них Москва-река болелого вида стушёванно выглядывает.
Куртки уже приходилось таскать в руках, а ответа на вопрос «Когда уже лето?» — всё не было.
— Мороженого хочу, — сказала Лида, но, оглянувшись на безлюдные тропинки, поняла, что ей никак не достать, и решила другое сказать: — А я Цветаеву не люблю.
— Почему?
— Да в детском конкурсе со стихами её выступала. — Лида надела смешные розовые очки из кармана (солнце жгло и раздавало обещания).