Шелобей посмотрел на нас, лениво презирая.
— «Хочу быть никем» — тоже маска. Молчание — тоже игра, — пробормотал я с язвой. — Все мы смотрели «Персону» Бергмана…
Шелобей беспокойно полез за пачкой.
— Ну, я, допустим, не смотрел, — обиделся Толя. — Но я вообще планирую заняться кинообразованием. Ближе к лету.
Мы шли немного молча.
— Но Шелобей не такой дурак, как ты думаешь, — пробормотал я неторопливо. — Лишние слова всё-таки есть. — Ещё прошагав, я повернулся к Шелобею и прибавил: — Извини.
Он кивнул, как будто благословляя.
— А я не верю в лишние слова! Слова делают жизнь разнообразней! — Толя заорал: — Говно! Прошмандовка! Курочкин сын! — Дёрнов бросился щекотать Шелобея. — Ну давай, колись! Куда нам идти?
Шелобей довольно грубо оттолкнул Дёрнова, — выждал (серьёзный лицом), достал из кармана распечатанные билеты и медленно протянул их ему. Клуб «Плутон», Сыромятнический проезд что-то там.
— Давайте по карте, что ли, посмотрим? — предложил я.
— Ну это не спортивно, — возразил Толя.
Из-за очередной дороги — вблизи — нам махала рукой ещё одна церковь: тоже бирюза, тоже тёмная — на ярко освещённой дороге она стояла чужестранкой. Мы перешли к ней (за забором прятались замотанные в полиэтилен деревья). Я бросил взгляд налево: опять Котельническая высотка — звезду на лбу чешет. Я бросил взгляд направо…
— Так мы к «Бауманской» выйдем, — понял я.
Решили спрашивать: поймали старушку с тележкой о двух колёсах и бородавкой в три белёсых волосинки над губой (у бородавки был вид «А вы не знали?»). Объясняла крайне муторно: ой, на трамвае, потом на троллейбусе, а вообще лучше на метро и на автобус. Мы ужасно благодарили, раскланивались, — а всё равно не знали, куда идти.
Вдруг — Шелобей щёлкнул пальцами, молча кивнул и пошёл. Мы — за ним. Яуза, мост (макушка надзирателя реяла над домами), серые дома, нотариус, поворот, разрисованный тоннель — дошли мы за десять минут.
— Могли бы и по карте посмотреть, — буркнул я Дёрнову.
— А как я Москву по карте изучу?
Через непонятные корпуса насупившихся комбинатов, угрюмых цехов — к ещё одному, от них отличному только очередью, курящей на морозе. Место модное и стрёмное. Прозрачные шторки-полоски, как на скотобойне, общий туалет с корытом для помыва рук, — и зал: с высоченным потолком и окном во всю стену. Прожектора, красный свет, зелёный свет, сцена, кафель, трубы, барная стойка, бетонный пол, облезлый диван в углу — непонятно, что за предприятие когда-то здесь было.
Сдаваться в гардероб мы не стали — всё равно отопления нет. Послонявшись среди жиденькой (андеграундной) толпы, мы зависли у стенки. Толя Дёрнов бухнулся на диван, положил на глаза по пятаку и скрестил руки на груди. Шелобей покивал сурово и нежно: устал пацан, мол.