Мы косились на Шелобея: он ел чебурек каким-то небывалым образом: скрутил его и вставил в пластмассовый стаканчик: благодаря этому, сок вытекал прямо…
— Глянь-ка, — сказал Толя.
В другом конце зала, под бубнящим телевизором-гробиком, за столом стоял мужчина за сорок и пил пиво. Он был в очках и джинсовой рубашке, вправленной в штаны. Будь у него борода и чуть больше лет на лице, я бы рад был узнать в нём деда, которого мне так не хватало на концерте, — но этот обходился усами а-ля восьмидесятые (да и без пузика).
— Спорнём? — сказал Толя. — Спорнём, его зовут Андрей, он инженер и работает в трамвайном депо?
— Ну давай, — согласился я. — На что?
— На чебурек.
Я подошёл к тому мужику… И от него пошёл сразу на кассу.
— Хя-хя-хя! — Толя на ушах готов был плясать. — Вот что значит — глаз.
Шелобей хмылился и утирал рот салфеткой.
Но Дёрнову было всё мало: не замечая подоспевший чебурек, он продолжал куражиться:
— А хочешь — ещё штуку покажу? — сказал он и полез в карман, но скоро наморщил лоб. — Только мне пятак нужен.
— Кажется, в «Плутоне» пятаки у тебя были, — усмехнулся я.
— Ну посеял, бывает. Ты чего такой капиталист? Я ж верну.
Не дать ему пятак было невозможно.
— Смотри. — Он положил монетку на розовый полумесяц большого пальца — двуглавым орлом кверху. — Орёл — есть Бог, решка — нету Бога.
Палец щёлкнул — монетка звенькнула и полетела — с глухим хлопком она упала Толе в руку — ещё с одним Дёрнов набросил её поверх кулака (это был какой-то влажный звук), поглядел на зрителей самым бессовестным плутом (я видел — Шелобей напрягся) — и медленно, чертовски медленно, стал сдвигать ладонь, обнажая решку.
— Да пошла эта монетка на хуй!! — заорал Шелобей, вырвал у Дёрнова пятак (чуть руку не оторвал) и зашвырнул в инженера Андрея.
Застыла тишина. Только телевизор бормотал.
— Ты же Ницше читал, — проговорил я нечаянно.
Шелобей ничего не ответил, сходил в другой конец зала, нашарил на полу монетку, сделал ещё десять гулких шагов и протянул её мне.
В «Дружбе» мы надолго не задержались: стояли теперь у метро и ждали, пока Шелобей докурит. Дёрнов ножкой выписывал на снегу хипповский значок (пацифик). Вокруг — повырастали новогодние ёлки, на стенах — созрели гроздья гирлянд. Москва пудрилась — и вся пудра её сыпалась мимо лица (снег был — как будто пенопласта накрошили).
Мы молчали как партизаны: в той чебуречной обет дали все трое.
— А помните парня на гитаре? — сказал вдруг Шелобей.
— Ну да, — сказал я. — А что с ним?
— А я его узнал. Это Женя Горбунов, из «ГШ».