— Не вижу, где у тебя кастрюля.
— Там в верхнем ящике — ответил Степан и следом за своими же словами отправился на кухню.
Товарищ ещё не успел выбрать пробный для поиска ящик, как Степан сам достал необходимую кастрюлю, а затем взял с верха холодильника новую пачку сигарет. Снова зазвонил телефон.
— Нет, не знаю, что хотите, то и покупайте — ответил Степан и сразу нажал кнопку отбой.
Павел, по-хозяйски разместившись за столом, разливал в посуду коричневую жидкость виски, разбавляя её обычной кока-колой. Остальные сгорали от нетерпения, а Степан поставил свою шашку между кроватью и стеной. Теперь она была недоступна чужому взгляду.
— Степан ты, где там застрял — крикнул Павел.
— Пластинки получил? — спросил Степана тощий, когда тот присоединился к остальным и успел вместе с ними проглотить первую порцию пойла.
— Пришли на почту. Денег сейчас нет, истратил всё на другое — ответил Степан.
— Он шашку сегодня купил, настоящую казачью — прокомментировал болтливый по своей природе Павел.
Степан ничего не сказал на эту тему, а спустя пару секунд серьёзным тоном спросил Павла.
— А что Выдыш не приехал?
— Не знаю, он и не собирался. Странно мне показалось, что ты мне однажды выскажешь по матери, за этого Выдыша.
— Хотел высказать, но сейчас…
Степан не договорил, а через три минуты появился Борис, с ним в придачу были ещё двое человек.
— Креазотного сейчас видел. Носится на верхнем рынке, глаза вылупив. Сказал ему, чтобы приходил, но не с пустыми руками — сообщил Борис таким тоном, как будто приглашал Креазотного, не к Степану, а к себе домой.
Дальше своим ходом на первый план вступило шумное застолье, где разговор болтался, от одного к другому, не имея никакой четкой связи между темами. Множество бутылок поместились на небольшом по площади столе. Большая тарелка с пельменями уже успела один раз сменить свое содержимое. Табачный дым ползал по стенам и потолку, висел над разгоряченными головами споривших и просто смеющихся. Тональность повышалась с каждой порцией выпитого. Степан играл в этом, как обычно первую скрипку. Перекрикивал и ближних от себя и тех, кто был дальше. Очки в золотистой оправе постоянно спадали с его маленьких глазок, на такой же миниатюрный нос. Он поправлял их на место, тут же продолжал доказывать свою истину в последней инстанции. Напротив него сидел толстый мужчина с трех дневной щетиной, имевший, как и Павел, большую залысину. Звали его Николай и он в последнее время был главным оппонентом Степана в политических дебатах.
— Нет, ты не любишь родину! Я знаю, что не любишь, потому и разговор у нас такой.