— Возможно, но если отменить моральные законы, наступит хаос, в мире будет царить разврат и грязь.
— Наступит хаос из-за того, что ты будешь горячо целоваться с мужчиной, которого любишь, и не станешь себя за это осуждать? Из-за того, что он будет ласкать твоё тело, а ты без чувства вины будешь получать от этого удовольствие? В чём же будет заключаться хаос? Мне кажется хаос — это то, что творится в твоей голове.
— По-твоему выходит, что я могу пуститься во все тяжкие и ни за что себя не корить. Если все так будут поступать, мы ничем не будем отличаться от животных.
— Что в твоём понимании значит «пуститься во все тяжкие»?
— Спать со всеми подряд.
— А ты этого хочешь?
— Нет.
— Тогда почему мы должны это обсуждать?
— Потому что ты говоришь, что нет никаких моральных законов, что все могут делать, что хотят.
— Разве я такое говорила? Это ты пытаешься приложить мои слова сразу ко всем людям, а я говорю лишь о тебе. То, что хорошо и правильно для одного, совершенно неприемлемо для другого, поэтому я не хочу обсуждать всё человечество в целом, каждый поступает так, как ему подсказывает совесть, опыт, уровень развития. Я лишь хотела, чтобы ты сама задала себе вопрос: на самом ли деле эти убеждения твои или всё-таки кто-то навязал тебе их, без твоего разрешения вложил в голову и заставил по ним жить?
Передо мной сразу возникло лицо матери — строгое, холодное. Мне стало не по себе. Её глаза словно осуждали меня за мои мысли, за этот разговор, за то, что я слушаю подобные кощунственные речи, и, самое ужасное, за то, что мне хочется с ними согласиться.
— Однажды я сама подумала о том, что мои убеждения несправедливы и отравляют мне жизнь, — медленно проговорила я. — Тогда я была с Сашей. Он вышел из комнаты и оставил меня одну. Я почувствовала разочарование и горечь. Я злилась на что-то внутри меня, на что-то, не дающее мне наслаждаться жизнью, любовью, свободой. Но потом я пришла в себя. Привычное самоосуждение вернулось с новой силой, и подобные безнравственные мысли больше в моей голове не возникали.
— Мне так жаль, — Лена взяла меня за руку. В её голосе звучало сопереживание.
— Возможно, ты права. Думаю, эти взгляды были привиты мне с детства, но меня лишь хотели защитить от ошибок, от боли и разочарований.
— Не сомневаюсь. Бесспорно, всё это делалось из лучших побуждений. Но ты не считаешь, что у каждого человека должно быть право на его собственные ошибки, собственную жизнь и собственный опыт?
— Иногда лучше учиться на чужих ошибках.
— А разве кто-то учится?
Я задумалась. Мой дедушка так и не узнал, что воспитывал чужого ребёнка. Он умер, когда маме исполнилось тринадцать. А в двадцать она узнала правду о своём происхождении.